Невидимая река
Шрифт:
Таким же образом надо было действовать и сейчас.
Если только у меня получится. Конечно, я не хотел все провалить, не хотел навредить сам себе. Однако меня мучили сомнения: а может, мою полицейскую сущность уже достала вся эта правда? Может, я подсознательно стремлюсь к тому, чтобы меня арестовали, схватили, разоблачили?
– Ты не купился на всю эту чушь с летним солнцестоянием? – спросил Джон, снимая с головы бейсболку с надписью «Белфастский блюзовый фестиваль», утирая лоб и встряхивая волосами в той манере, которая меня дико бесила, о чем он был, разумеется, осведомлен.
Я решил, что номер не пройдет.
– Ну, Джон, говорят,
– Ты никогда не был в Ньюгрейндже, что в графстве Мет?
– Нет.
– Я однажды катался туда на велосипеде, сейчас это место связывают скорее с днем зимнего солнцестояния, а не летнего, но в этом даже больше смысла – ты молишься солнцу, чтобы оно взошло снова, понимаешь…
Я не слушал. Я думал о Виктории и сразу обо всем; правда была в том, что я не верю в экзистенциальный солипсизм этих гребаных адвокатов, заявляющих: «Все относительно, все субъективно». Я представитель старой школы. Аристотель говорил, что существует пять способов постижения вещей: технэ,или практика, эпистеме,или знание, научный подход, фронезис,то есть рассудительность, софиа,или мудрость, и, наконец, разум, или нус. Технэ– самое важное для полицейского. То есть для меня. И пока я не подсел на героин, моя техника была безотказна: выдержка, сосредоточенность, действие по нарастающей – все продумано.
Аристотель, как выяснилось, ошибался чуть ли не во всем. Галилей опроверг его физику, Дарвин – биологию, его ученик Александр – политику, но в том, что касается техники, он был прав. В моей работе методичность важнее, чем сообразительность. Сегодня нам предстояла масса дел, это был самый долгий день в году, и нам бы все удалось, запасись мы терпением. Но вместо технэ– одни обломы, вместо раскрытия дела – катастрофа.
За четырнадцать часов солнце успело сесть, завершив самый долгий день, а мы скрывались от полиции Денвера, от федеральной полиции и от всех прочих сил закона, какие только можно припомнить.
Джон похлопал меня по плечу, мы оторвались от созерцания восхода и направились к тентам.
Мы решили поделить обязанности. Я наведаюсь в офис Виктории в Боулдере и выясню насчет анонимного автора записки. А Джона отправлю общаться с соседями Виктории в Денвер. Потом придется заявиться к ним самому, однако его пока нужно было занять, к тому же таким образом, возможно, удастся выявить непоследовательность в их показаниях. Джон был полицейским, но я заново разъяснил ему, как следует наводить справки. Не выдавать никакой информации и невозмутимо воспринимать все слова. Главное – все записывать, а если говорят слишком быстро, просить повторить помедленнее.
Помимо этого я связался с адвокатом Гектора Мартинеса, предполагаемого убийцы. После чего позвонил в полицию и договорился о переговорах с детективом, расследующим дело.
Наши подруги отвезли нас в Боулдер. На завтрак были яйца. Потом у девиц обнаружились свои дела, мы распрощались с ними, а Джон сел на автобус до Денвера. На мне были рубашка и джинсы, но для пущей представительности я приобрел галстук.
В Боулдере царила странная атмосфера: здесь явно проживали бывшие фаны группы «Грэйтфул Дэд», которые теперь разбогатели,
Я отыскал телефонную будку, внутри которой стояло ведро с какой-то жидкостью, якобы способствовавшей уничтожению вони. Мочой все равно воняло. Я набрал первый по списку номер – и повесил трубку прежде, чем меня успели соединить. Нужно было заново обдумать ситуацию. Когда я был копом, я страстно ненавидел частных детективов. Поэтому решил представиться газетчиком.
Набрал номер полицейского управления Денвера:
– Будьте добры, детектива Миллера, меня зовут Джонс, я из «Айриш таймс», меня интересует дело Виктории Пат…
– Детектив Миллер на несколько дней уехал из города, – не дал мне договорить женский голос.
– А. Ну, в таком случае могу я поговорить еще с кем-то из детективов, занятых в деле Виктории Патавасти?
– Детектив Хопкинс в отпуске.
– А кто-то из старших офицеров?
Мертвая тишина.
– Хорошо, я перезвоню, – сказал я и повесил трубку.
Проклятье. Повезет в другой раз. Телефонный справочник все так же был привязан к будке. Я заглянул в него и отыскал Энрике Монро, государственного защитника, представлявшего интересы обвиняемого. Набрал его номер. Нарвался на секретаршу, сказал ей, что являюсь репортером из Ирландии, пишу о деле Виктории Патавасти.
– Здравствуйте, – сказал адвокат дружелюбно.
– Здравствуйте, мистер Монро, меня зовут, э-э, Саймон Джонс, я репортер из Ирландии. Я расследую дело Виктории Патавасти, и мне бы очень хотелось с вами переговорить.
– Я сделаю все, что в моих силах. С удовольствием увижусь с вами. Вы в городе?
– Я буду в городе в скором времени, я…
– Разрешите высказать вам мое мнение: полиция схватила не того, кого надо, мистер Джонс. Можете сообщить своим читателям, что у моего клиента есть алиби – как раз на ту ночь, когда произошло убийство, главное – уговорить его друзей подтвердить это.
– А в чем проблема? – спросил я.
– Ну, честно говоря, все они нелегальные иммигранты и волнуются за свое положение. Но я думаю, что смогу переубедить их. У полиции вообще нет никаких вещественных доказательств. Совершенно ничего, это вопиющий случай. В какой газете вы работаете, как вы сказали?
– М-м, «Айриш таймс».
– Я понимаю, что ирландцы хотят правосудия, я сам хочу правосудия, но мой клиент не виновен. Я проверил его алиби, оно неопровержимо. Сейчас я прорабатываю его друзей. А при наличии алиби окружной прокурор прекратит преследования.
– Звучит интересно. Мистер Монро, мы могли бы поговорить чуть позже на этой неделе?
– Невозможно. Я всегда обеими руками за то, чтобы общаться с представителями прессы, но на этой неделе – никак. Сначала я еду в Пуэбло, затем заседание суда. А как насчет понедельника на следующей неделе? В девять?
– Где я смогу вас найти?
– Эванс-энд-Даунинг. Календар-билдинг, квартира одиннадцать, Денвер, найти проще простого, уверяю вас. А сейчас простите, мне нужно лететь…
– Разрешите еще один вопрос. Где работал ваш клиент?