Невидимки, Литтл Бентли

Невидимки

на обложку

Литтл Бентли

Шрифт:

— Но…

— Не пойдёшь ты, пойдём мы.

Остальные энергично закивали.

— Сейчас же день.

— Никто тебя не увидит.

Я прекрасно понимал, что он прав. Насилуя женщину, я останусь невидимкой, как и в любом другом случае. Женщина направилась в противоположную от нас сторону, мимо «Баскин Робинс», в аллею посреди квартала.

Только лучше мне от этого не стало.

— Сегодня эту женщину изнасилуют, — сообщил мне Фелипе. — Либо ты, либо мы. Решать тебе.

Я пытался спорить с собой, пытался доказать самому себе, что будет гораздо

лучше, если её изнасилую я, а не Фелипе, Стив или Джон. Я ведь хороший человек, которого вынудили совершить плохой поступок. Это не так страшно, как быть изнасилованной кем-то из остальных.

Джон хихикнул.

— Выпори её. А потом передай мне.

Я глубоко вдохнул и размеренной походкой отправился следом за женщиной. Пока я не оказался рядом с ней, она меня не замечала. Пока я не схватил её за руку и не потащил в проулок, она вообще меня не видела. Свободной ладонью я зажал ей рот. Она выронила пакет, из него выпали чёрные кружевные трусики и красный шёлковый лифчик.

Я чувствовал себя отвратительно. Я думал, что падаю ещё глубже во тьму, моё сердце самца решило, будто, что, несмотря на страдания, ей даже понравится. Но она кричала и билась, она была напугана, и я понял, что если продолжу напирать, она возненавидит меня ещё сильнее.

Я остановился.

Я просто не мог продолжать.

Я отпустил женщину и та упала на асфальт, всхлипывая и глубоко вздыхая. Я отошёл в сторону и встал у стены переулка. Чувствовал я себя паршиво. Мне казалось, что я преступник, кем я собственно и был. Желудок скрутило, к горлу подкатила тошнота. Да, что блин не так со мной? Как я вообще на подобное согласился? Неужели я настолько слаб, что не способен защитить собственные моральные принципы?

Я не тот, кем сам себе казался.

Перед глазами стояла изнасилованная в переулке, плачущая Джейн.

Был ли у этой женщины парень? Или муж? А дети? Родители у неё точно были.

— У тебя был шанс, — бросил мне Фелипе, на ходу расстегивая штаны.

Пьяно шатаясь, я потянулся к нему, хотелось сблевануть, я оперся на стену, удерживая равновесие.

— Нет!

Он посмотрел на меня.

— Ты знаешь правила.

Он схватил женщину за штанину брюк и с силой потянул к себе.

Остальные засмеялись. Женщина жалобно скулила, боролась, пыталась натянуть брюки обратно, сохранить остатки собственного достоинства. Фелипе опустился на колени и резко раздвинул ей ноги. Я услышал звук рвущейся ткани. Она кричала, плакала, по красному лицу текли слёзы. Выглядела она, как насмерть перепуганная девчонка. В глазах её стоял ужас. Чистый первозданный ужас.

— Отпусти её! — потребовал я.

— Нет.

— Я следующий, — подал голос Стив.

— Нет, я, — это уже Билл.

Я вышел из переулка. За спиной слышался их смех, крики женщины.

Я ничего не мог с ними поделать, не мог с ними бороться.

Я повернул налево и присел на узенькой лавочке около витрины «Баскин Робинса». Стекло приятно холодило спину. Я посмотрел на руки — они тряслись. Женщина продолжала кричать, но её вопли заглушись звуками города: голосами

людей, дорожным движением. Открылась дверь и из кафе вышел Билл с большим шоколадным рожком в руке.

— Ты всё? — спросил он.

Я помотал головой.

Он нахмурился.

— Нет?

— Я не смог, — слабо проговорил я.

— А где остальные?

— Там.

— О. — Он облизнул мороженое и направился в переулок.

Я закрыл глаза и постарался сконцентрироваться на шуме города. Был ли Фелипе злом? Были ли мы все злом? Я не знаю. Меня всю жизнь учили, что зло банально. Нацисты, поставили ужас на промышленные рельсы и подвели под это собственную теорию. Однако мне всё время говорили, что зло не является чем-то грандиозным и впечатляющим, оно всегда было примитивным, бытовым, обычным.

Мы все были простыми и обыкновенными.

Были ли мы злом?

Фелипе считал себя хорошим, говорил, что раз мы невидимы, значит, всё в порядке. У нас не было морального авторитета, к которому мы могли бы обратиться, не было системы морально-этических ценностей, которой мы должны были придерживаться. Мы были выше всего этого. Мы сами считали, что правильно, а что нет.

И я решил, что подобное поведение — неправильно.

Почему мы все не согласились с этим? Почему наши взгляды настолько различаются? По всем другим вопросам мы были словно единое целое. Но сейчас я чувствовал себя таким же отчуждённым от других Невидимок, как и от обычных людей.

Фелипе бы сказал, что я до сих пор цепляюсь за устои и привычки старой жизни.

Может, он и прав.

Через несколько минут они вышли из переулка. Мне хотелось встать, подойти к женщине, проверить её состояние, однако я остался на месте, остался сидеть, опершись спиной на витрину «Баскин Робинса».

— Их кино уже, наверное, закончилось, — сказал Фелипе, поправляя пояс. — Лучше вернуться в кинотеатр.

Я кивнул, поднялся и пошёл по улице за остальными. Проходя мимо того переулка, я посмотрел туда, но женщины не увидел. Видимо, убежала.

— Ты — один из нас, — сказал мне Фелипе. — И ты часть всего этого.

— Я что-то сказал?

— Нет, но ты подумал. — Он посмотрел на меня. — Ты нам нужен.

Я ему не ответил.

— Ты готов убивать, но не станешь насиловать?

— Это другое. Это личное.

— Это всегда личное! Мы сражаемся не с отдельными людьми, а со всей системой. Мы должны бить тогда, когда можем и куда можем.

— Я себе это представлял не так, — сказал я.

Он остановился.

— Значит, ты против нас.