Невидимые знаки
Шрифт:
Нет, нет, нет.
— Это нормально, нормально, все нормально.
— Это не нормально. В убийстве нет ничего нормального. И я думаю, что оказал миру услугу. Он был убийцей, Стел. Поверь. Его грехи были намного страшнее, чем мои. Я не мог спасти пациентов, которых он уничтожил, но я мог спасти другие семьи. Он не сможет больше никому причинить вред, и я готов ответить за это.
Нет, нет, нет.
— Я прощаю тебя. И считаю, что ты достаточно заплатил за свои грехи, Гэллоуэй.
Он поцеловал меня
— Только ты можешь так слепо доверять мне, Стел. Только ты могла забыть о тюремном заключении и преступном прошлом и увидеть что-то хорошее во мне.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
— Ты хороший Гэл. Очень, очень, очень хороший.
— Я люблю тебя, Эстель.
— Гэл...
— Скажи, что ты тоже любишь меня.
Не хочу.
Но должна.
Но что-то мешало мне.
Словно эти три маленьких слова остановят его сердце. Как будто он цеплялся за жизнь только, чтобы услышать их. Было ли это неправильно с моей стороны — хотеть того, чтобы он продолжал страдать, чтобы мне никогда не пришлось с ним прощаться?
Да, это было неправильно.
Не отпускать его
Ты любишь его.
Скажи.
Он заслужил услышать это перед смертью.
Я села.
Пристально посмотрела ему в глаза.
Разомкнула губы.
А затем крик Пиппы разорвал все в клочья.
БОЛЬ.
Другого способа описать это не существует.
Я умираю.
Нет смысла отрицать.
Мои пальцы — террористы, рука — враг, а тело — убийца.
Я делал это с другими.
А сейчас со мной это делало мое собственное тело.
Я умираю.
Не знаю, почему я так думал, но это правда.
Я практически ушел.
Кровь и кости превращаются в фантом и призрак.
Несколько дней я собирался с силами, делая все возможное, чтобы бороться с тяжелым, тяжелым недугом. Но теперь... теперь у меня не осталось сил, и каким-то образом я понимал, что у меня остались считанные часы, а может быть, и минуты.
Я исповедался перед Эстель.
Это был последний прилив сил.
Я сохранил его.
Хранил его в тайне.
Не желая упустить свой единственный шанс на освобождение.
Я думал, что буду злее. Более напуганным. Более обиженным, что после столь длительного несчастья мне приходится покидать этот мир гораздо раньше, чем я хотел.
На самом деле я испытывал все это.
Мне было ненавистно оставлять Эстель.
Я злился, что подвожу ее.
Мне была ненавистна мысль о том, что она останется на острове, и некому будет взвалить на свои плечи это бремя
Не будет никакого путешествия.
Никакого возвращения в общество.
По крайней мере, для меня.
Мое время вышло.
Мне не нравилось, что наше прощание было таким отвратительным, но у меня не было выбора, кроме как попрощаться.
Крик Пиппы раздался снова, прорвавшись сквозь наше печальное прощание.
Заплаканные глаза Эстель вспыхнули от нерешительности, раздираемые любовью.
Я попытался пошевелиться, чтобы найти Пиппу и причину ее страданий, но мое тело больше не повиновалось моим приказам. Теперь оно было во власти нового хозяина. Смерти.
Мое бешено колотящееся сердце (дымящееся от инфекции) заколотилось быстрее.
— Она в беде. Ты должна пойти к ней.
Эстель стиснула зубы, ее душа разрывалась между криком Пиппы и моим неминуемым уходом.
В конце концов, мы бы не умерли в один день.
Но я буду ждать ее.
Я бы ждал целую вечность, ради возможности снова поцеловать ее.
— Эстель...
Она всхлипнула, гнев смешался с горем.
— Не заставляй меня выбирать, Гэллоуэй. Не. Заставляй. Меня. Выбирать.
Моя грудь раскололась.
Какая несправедливая ситуация. Приходится делать выбор. Приходится решать, кто заслуживает утешения, когда ты сам больше всего нуждаешься в утешении.
Волна жара окатила мое и без того пылающее тело.
— Иди, детка. Ты должна.
Детка.
Я никогда не использовал прозвища. Я ненавидел все формы нежности, которые можно было перенести на другого. Но в данном случае это было к месту. Потому что на этот раз я наделил простое слово всей магией любви.
В тот момент, когда назвал ее деткой.
На самом деле я говорил, что люблю ее.
Очень, очень сильно.
Она была матерью моего ребенка. Хранительницей моего сердца и души, и если это не сделало ее моей деткой, моей женой... тогда я умру, так и не узнав, что это такое.
Эстель бросилась мне на грудь, ее слезы щекотали мою обнаженную кожу. Готов поклясться, что моя плоть испепеляла эти соленые капли, словно раскаленная жестяная крыша во время летнего дождя.
— Я не могу. Не могу оставить тебя.
— Ты должна.
— Нет!
Мне так хотелось обнять ее, но каждый сантиметр кричал от боли. Самое большее, что я мог сделать, это положить руку ей на голову.
— Детка, ты должна. Ты нужна ей. С ней Коко. А если они умирают? Ты позволишь им умереть раньше меня?
Она замерла.
Не отвечая на вопрос.
Я не хотел, чтобы её прокляли за то, что она призналась, что, несмотря на все мои грехи и неудачи, я заслужил её любовь, и она ради меня готова пожертвовать чем угодно... включая нашу собственную дочь.