Невидимые знаки
Шрифт:
Я задумался, стоит ли мне сказать ему стандартное, заготовленное обществом «Да, время исцеляет все раны, и станет легче». Но Эстель не врала им, поэтому я тоже не буду этого делать.
— Нет, не сразу. Когда это случилось, я рассердился. Очень сильно. Я сделал... кое-что. Я причинил боль моему отцу, — я криво усмехнулся. — Не позволяй этому случиться. Я не могу сказать, как бороться с тем, что они никогда не вернутся, но я могу сказать тебе, чего не стоит делать.
— И что я не должен делать?
— Не путай грусть с яростью. И не
Мое сердце сжалось. У меня никогда не было смелости поговорить о своих поступках. И теперь у меня никогда не будет шанса обнять отца и сказать, что я сожалею. Я оставил его, когда он нуждался во мне больше всего. Он не только потерял жену, он потерял и сына.
Дважды.
Я не могу.
Я больше не могу оставаться в море.
Я пробрался сквозь воду и вывалился на песок.
Как только мог, я перемещался, прыгая с помощью костыля, игнорируя боль, и оставив остальных позади.
Я не оглянулся назад.
Жизнь никогда не дает больше испытаний, чем ты сможешь вынести. У жизни самое больное чувство юмора.
Иногда веселое. Иногда грустное.
Но нужно двигаться вперед. Ключом к выживанию является смех, когда все становится плохо и хочется плакать, когда все становится хорошо.
Я недостаточно плачу.
Я много смеюсь.
Взято из блокнота Э.Э.
…
Я ВИДЕЛА, КАК ОН уходит.
Как могла не увидеть?
Я все прекрасно осознавала, каждый раз, когда он смотрел на меня. Я напрягала слух, чтобы подслушать его с Коннором разговор. И я попыталась разделить свое сознание между помощью Пиппе и тем, что Гэллоуэй делал позади меня.
Это не сработало.
Лоб Пиппы на ощупь как пылающее дневное солнце, а губы были сухими и потрескались от обезвоживания. По крайней мере, море помогло. Соленая вода превратила ее рану из ярко-красной, покрытой корочкой, в бледную и опухшую.
Коннор ушел после Гэллоуэя. Двое мужчин — один ковыляющий, как древний воин, а другой энергичный, идущий вслед за своим новым кумиром.
Я не двигалась, качаясь на волнах.
Пиппа коснулась моей руки.
— Я хочу пойти к ним.
— Я тоже.
Мне хотелось бы знать, что такого сказал Коннор Гэллоуэю, что его так вывело из себя, и что он скрывал. Я хотела так много знать, но сомневалась, что когда-либо узнаю, потому что секреты занимали слишком много места,
Наш остров не был крошечным, но отношение Галлоуэя заняло большую часть пространства, заражая пляж презрением.
Взяв Пиппу за руку, я вывела ее из океана.
Горячее солнце опалило мою кожу, отчего капли на моем позвоночнике мгновенно высыхали. У меня не было с собой защитного крема от УФ-излучения или предотвращения солнечных ожогов. В конце концов, я возвращалась домой, а не ехала в отпуск.
Дом.
Господи, все бы отдала, лишь бы оказаться дома.
Пиппа отпустила мою руку и бросилась вперед. Мой взгляд упал на наши разбросанные вещи, ненавидя отсутствие умений и опыта. Как я могу превратить несколько подушек безопасности от вертолета, пластиковую обертку и другие мелкие детали в пищу и укрытие?
Гэллоуэй прислонился к бревну, немножко успокоившись, чтобы продолжить разговор с Коннором. Они замолчали, когда подошли мы с Пиппой.
Галлоуэй отказывался встретиться со мной взглядом. Что-то изменилось. Он казался обозленным и уязвимым одновременно. Но как бы там ни было, он направил свою агрессию на себя, а не на меня.
Отжав волосы от морской воды, я сказала.
— Я должна наложить шину на твою ногу.
— Я справлюсь.
Я хлопнула руками по бедрам. Мне было все равно, что я стояла перед ним в нижнем белье. Мне было плевать, что кружево просвечивало мои интимные части тела. Все, что меня беспокоило — это заставить его принять помощь, при этом не ненавидя тех, кто помогает.
— Ты идиот, если так думаешь.
Я подошла к границе леса и взяла длинную палку, которую нашла ранее. Хорошо, что еще одна ветка лежала поблизости, такой же длины и толщины.
Две будет лучше, чем одна.
Взяв обе, я зашагала назад.
Никто не сказал ни слова, когда я наклонилась над сломанной ногой Гэллоуэя (естественно, в песке). Он наблюдал, как я взяла швейцарский армейский нож и порезала оставшуюся часть моей майки на полоски. Я с грустью наблюдала за стразами, которые упали на песок с безжизненным блеском.
Когда у меня было шесть полосок ткани, я поместила одну палку с правой стороны голеностопного сустава и голени Гэллоуэя, а другую слева. Я осторожно стряхнула песок с его ноги, проигнорировав то, как мышцы напрягались под моими прикосновениями. Когда нога была достаточно чиста, я сказала Коннору:
— Подойди, пожалуйста, и подержи эти ветки.
Коннор вскочил и сделал, как я просила.
Благодарно улыбнувшись, я убрала упавшие на лицо волосы и посмотрела на лодыжку Галлоуэя. Мой желудок сжался от мысли, что я собиралась сделать.
Будет больно.
Очень сильно.
— Черт.
Гэллоуэй вздрогнул.
— Что такое?
Я указала на грубую кору ветки.
— Будет тереть. Мне нужно что-то, чтобы обернуть вокруг твоей ноги.
— Если хочешь, можешь разрезать Гэлнсы.