Невинная для Лютого. Искупление
Шрифт:
— Конечно, почитаю. — Обернулась и с улыбкой добавила: — Пока папа собирается. Пойдём в гостиную.
Приблизилась и, забрав из рук ребёнка книжку, открыла её:
— Где мы закончили?..
Я хотел подойти ближе, но сын зыркнул на меня, как на врага, пришлось отступить. Ему нужно время, знаю, хотя сердце выкручивало от того, что нельзя родного человечка обнять, потрепать по волосам, покатать на спине, подурачиться. Да много чего!
Пока переодевался, думал, что нужно привезти хорошего психотерапевта для Сашки. Тот, что его осмотрел после интерната, совсем не внушал мне доверия. Врач заикнулся о том, что сын не боится меня, он просто меня не знает. Даже не понимает, что забыл. Представить такое трудно. Как можно забыть отца?
Я достал мобильный и набрал тетю Машу. Вот еще нянек нанимать, когда есть родные люди.
— Мне нужна твоя помощь.
— Леш, ты хоть поспал? — тетя быстро переключила тему.
— Не важно. Высплюсь. Как-нибудь.
— Так нельзя, ты себя в гроб загонишь, — возмутилась родная. — Чем помочь, сынок?
— Ты же хорошо знаешь человеческую душу, помоги мне с сыном контакт наладить. Если не узнает он меня, пусть хоть не прячется, когда я подхожу к нему. Тетя, я совсем запутался. Не знаю, что делать и как дальше быть.
— Ну, с Сашей не так быстро. Меня он тоже не узнал, зато принял Ангелину — и это очень хорошо.
— Хорошо, — стер ладонью усталость с лица, но не особо помогло. — Только материнский инстинкт у Кирсановой непробиваемый. Она меня к сыну не подпускает. Я скоро сорвусь.
— Не вздумай. Она хорошая мамочка, не наговаривай.
— И еще, — перебил я. — Нам нужна няня, которой я бы доверял. Пожалуйста.
— Ладно, куда вас сложных денешь. Попрошу Мишу привезти меня к вам. Скоро буду.
Спускаясь по лестницев гостиную, я прислушался к голосам:
— Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил… Да, конечно, сказал Лис. Но ты будешь плакать! Да, конечно. Значит, тебе от этого плохо. Нет, возразил Лис, мне хорошо… Он умолк…
Лина читала мягко, ласково. Совсем не так, как Мила — будто научную диссертацию. Покойная жена говорила, что за день так устает, что уже не до сказок, потому обычно читал я. Теперь Сашка меня не просит, а если захочу это сделать — слушать не станет. Убежит и спрячется под кроватью. У меня же улыбка страшная, лицо кривое. Бр… И злиться на Ангела охота, а не злится оно. Как так-то?
Мила, когда мы только познакомились, нашла на моем плече шрам — память от неудачного поворота на мотоцикле, после чего я пересел на устойчивый джип. Она долго водила пальцами, просила рассказать, как он появился, а когда я отказался, защекотала языком ущербное место и укусила. Я был в шоке от ее смелости, но боли не боюсь, а эта маленькая кусачка позже поплатилась за рану ярким оргазмом. Где-то там на спине возле длинной изогнутой полоски шрама до сих пор остался полумесяц от зубов любимой. Она была бескомпромиссной, шальной и всегда делала то, что хотела. Мила считала, что эти отметины на коже — признак уникальности, что даже с закрытыми глазами меня узнает, найдет среди сотен тысяч мужчин, миллиардов людей.
Лину же пугает мой облик, а я не хочу убирать шрамы. Наверное, мне важно, чтобы любимая принимала таким, какой есть. Пусть это и сложно.
Зачем сравниваю Ангелину с женой, сам не знаю, оно само в мысли лезет. Обе глубоко проросли в душу, обе важны. Ангел другая — норовливая и сложная, уравновешенная и запертая в своих коварных планах и умозаключениях. С покойной женой было проще. Если она грустила, я это понимал, если в глазах вспыхивали искры — тащил в постель, если Мила шутила, то шутила так, что я рвал живот. Хотя сейчас, вспоминая, мне кажется, что я банально был счастлив, и, покрути Мила пальцем у виска или покажи мизинчик — смеялся бы до слез.
С Линой все иначе. Она будет любить тайно, смотреть в глаза волчицей, а с губ будет литься яд, медленно убивающий нас обоих. Она умеет прятаться в крепкий панцирь. Умеет обманывать и манипулировать. Но… я с ней рядом стал другим и до сих пор не могу разобраться в себе: люблю ее, потому что она моя половинка, или потому что чувствую вину?
Если последнее, то любовью мне не откупиться, ей она не нужна. Она свои чувства не признаёт, травит их, истребляет ненавистью, я вижу это в глазах, слышу в словах. Ангел никогда не примет свою любовь. Вот еще мою ценить!
Я замер на середине лестницы и заслушался, не хотелось прерывать на середине сказки.
— Вы ничуть не похожи на мою розу, сказал он им. Вы ещё ничто. Никто вас не приручил, и вы никого не приручили…
Ступил в холл и подкрался к сыну и жене. Половица скрипнула, и они вдвоем обернулись, а я поднял руки и заулыбался.
— Ладно, сдаюсь, но я тоже хочу послушать. Можно? — я подмигнул Лине и посмотрел Саше в глаза.
Глава 20
Ангел
— Таким был прежде мой Лис. Он ничем не отличался от ста тысяч других лисиц. Но я с ним подружился, и теперь он — единственный в целом свете.
Я читала книгу, а вдоль позвоночника прокатывался холод от осознания того, что читаю про себя и Лёшу. В этой детской сказке, любимой многими, будто частичка нашего прошлого и настоящего.
Каким же будет наше будущее? Будет ли оно?
Я хотела заехать в фонд и, решив проблему с деньгами, отправиться в больницу к Носову. Собиралась прямо спросить, зачем ему было нужно, чтобы Лютый проиграл в том злополучном бое. Что это давало бизнесмену.
Я хотела попрощаться со своим лисом. Потому что…
— Самого главного глазами не увидишь. — Я закрыла книгу и улыбнулась Саше. — Остальное я дочитаю, когда мы приедем, малыш. Хорошо?
— Мам, — поднял он голову и посмотрел на меня пронзительно: — А что значит «самого главного глазами не увидишь»?
Я застыла на миг и нервно улыбнулась.
— Это… — Улыбка потеплела, когда увидела в глазах ребёнка искренний интерес. Саша даже рот приоткрыл в ожидании ответа. Я дотронулась до груди мальчика: — Самое главное ты ощутишь своим сердцем. Понимаешь?