Невинная для Лютого. Искупление
Шрифт:
— Что можно сделать? — спросил я и оглянулся на загон, где Агата уже второй час беспокойно вытаптывала деревянный настил конюшни и ржала так, что сердце обливалось кровью.
Для Лины важны эти роды, и если что-то пойдет не так — будет очередной удар для маленькой. Не хочу, чтобы она плакала еще из-за лошадей, хватит ей меня.
Лысоватый ветеринар почесал висок и покосился на толпу помощников, которых «принесло» вертолетом.
— Нужно пару крепких мужчин, остальных вон. Лошадь любит тишину во время родов. Иначе она будет тянуть еще сутки, тогда точно уже не помочь.
Я
— Это вам не цирк. Ждем снаружи, если есть желание оставаться. Внутрь можно зайти, только если я позову.
Толпа гуськом вывалилась на улицу, даже дорогостоящий ветеринар Кирсановой, который, глянув на проблему Агаты, потерял к лошади интерес. Потому что дело дрянь — жеребенок развернулся попой, а беременная лягалась и никого не подпускала.
Я еле волочил ноги после нескольких дней без нормального сна. Но плевать. На себя мне давно плевать.
Повернувшись к Николаю Егоровичу, что уже натянул новые перчатки и направился к загону, я чуть не грохнулся — так повело.
— Пока она не готова, — пояснял ветеринар, — возможно, задерживает из-за стресса. Переезд, новое место, а еще, ну додумались же, толпу привести глядеть на роды, — мужчина покачал головой и поджал губы.
Я сдержанно заулыбался. Лина — максималистка, что поделаешь, ей нужно все и сразу, она хочет все держать под контролем, но часто не разбирается в том, что делает и куда лезет. Ей нужен опыт, крепкое плечо и понимающий человек рядом. Она же, как королева — все сама. И чувства свои не признает, будет мучиться до последнего, но я и не хочу, чтобы признавала — не смогу тогда уйти. Боже, как Лина ревнует к Насте! Хотя я ей не нужен, нужна моя боль, прекрасно понимаю. Кирсанова желает мести за свою боль, за то, что я не выхожу из головы, за то, что дрожит и хочет моих ласк. Хозяйкой моей хочет быть, унижать, давить, но я не смогу так, под каблук я голову не склоню. Я лучше сдохну, честное слово. Куда делась моя ласковая, нежная девочка, в которую я влюбился? И как принять ту, что топчется по моему сердцу? Это любовь или я держусь рядом только из-за чувства вины?
Наверное, пора и мне определиться, во что переросла моя влюбленность.
— Пока осмотрю Агату, пусть эти двое, — врач кивнул конюху и Славе, — пусть убирают и дезинфицируют место для родов. Соломы свежей нужно принести и теплой воды, — мужчина встал за лошадью и знаком показал отвлекать ее. — А вы, Алексей, будете Агату успокаивать. Она вас лучше остальных слушается.
Что странно. Я же монстр, злой и страшный, животные такое чувствуют, но Агата, стоило подойти ближе, устало заржала, фыркнула вяло и ткнулась лбом в мое плечо.
— Ты моя красотка, ласковая, хорошая. Ну что ты так тянешь? Малышику там плохо уже в животе, — я погладил ее по горячей морде, провел по гладко-черной шее, запустил пальцы в густой загривок и прижался ухом к огромному животу. — Все получится, ты только не сдавайся. — Жеребенок активно ткнулся в бок, а ветеринар заключил, появляясь откуда-то снизу:
— Если через тридцать минут не родит, придется резать. Мне жаль.
И после этих слов я считал
В этот период все стало незначительным, потому что я безумно хотел, чтобы жеребенок выжил. Это будто был шанс остаться с Линой. А если умрет подаренная мной лошадь, можно считать, что это сигнал к разводу, о котором и говорила Лина.
Глупости в голову лезли на фоне жуткого утомления. Мышцы выкручивало, а слабые руки едва могли принести на вилах соломы.
— Лютый, ты сегодня спал? — поинтересовался Славка, когда я высыпал в стойло последний пучок и на минутку прижался к стене плечом.
Мотнул слабо головой, но сказал:
— В морду дать могу, не сомневайся.
— Никогда не видел тебя таким вымотанным, — отступил охранник. — Мешки под глазами, щеки впали, худой стал. Девка так довела? Такая голодная что ле-е? — и многозначительно заулыбался.
Я кивнул, чтобы Славка отстал.
Осталось три минуты.
— Агата, ну же, не упорствуй, — прошептал я в потолок и стер ладонью прилипшую к лицу усталость. Не помогло.
Последние полчаса мы сделали идеальную тишину, спрятались по углам, притушили свет, чтобы роженица думала, что осталась одна. Не подозревал, что эти животные так самодостаточны, но и так беззащитны.
— Алексей, — подкрался конюх, а я подскочил от неожиданности.
— Врач говорит, что жеребенок не выживет, нужно мать спасать.
Я потер глаза и тяжело расправил плечи. Спины словно нет, сплошная боль, но я все же собрал себя до кучи и вышел к Николаю Егоровичу.
— Я вам заплачу хоть миллион, только спасите их. И мать, и ребенка.
— Да куда мне ваше состояние? В банке солить на пенсии?
— Детям и внукам отдадите, только скажите, что есть шанс.
— Есть, но придется попотеть. Я один не вытащу.
— Я что угодно сделаю, и ребята помогут.
Несколько минут мы выполняли требования врача. Агата стала еще тревожней, топталась, мучилась, огрызалась, мне приходилось все время быть около нее, сдерживать и умолять успокоиться, хотя я сам был на грани нервного срыва.
— Попробуйте попросить ее лечь.
— Агата, девочка моя, опустись на пол, — я заглянул лошади в большие темные глаза. Она будто плакала, такие они были блестящие. Повторил, подойдя к боку: — Приляг, — и слегка надавил на поясницу.
Агата повернулась, вытянула зубы, будто хочет меня укусить, а потом все-таки легла. Сокращение живота стало чаще, а лошадь будто каменела, напрягаясь всем жилистым телом, и выла, как человек.
— Отлично, — врач пристроился у хвоста, надел на него чулок, чтобы не мешал. — Слава, будешь помогать. Алексей, крепче держите, чтобы не встала.
Дальше происходящее в памяти скомкалось. В голове пульсировало, но я до последнего держался на ногах, только когда на деревянный настил присыпанный соломой выпал бездыханный жеребенок, я рухнул. Словно под колени воткнули раскаленные пруты.
Кто-то бегал, что-то говорил, ржала Агата. Я на автомате выполнял указания и позже, будто зомби, покинул конюшню. Выжатый до дна.
Глава 26
Ангел
По пути к вертолёту, сын потянул меня за руку и спросил: