Невольница: его проклятие

Семенова Лика

Де Во проследил мой взгляд и неожиданно улыбнулся:

— Ты любишь капанги?

Я кивнула:

— Зелень, вода и капанги — три вещи, за которые можно любить эту планету. Но только за это.

Он снова улыбнулся:

— Ешь, сколько хочешь.

Я демонстративно пододвинула блюдо, подцепила румяный плод пальцами и отправила в рот. Надеюсь, Лора похвалила бы меня, но де Во напрягся, вцепился в край столешницы и просто прожигал меня взглядом.

— Что ты делаешь?

Я изо всех сил старалась выглядеть наивной дурой. Впрочем, второе и так про меня.

— Ем капангу.

Он откинулся

на спинку кресла и прищурился, наблюдая, как я облизываю пальцы.

— Что с тобой? Ларисс чем-то напичкал?

Я покачала головой:

— Не думаю. Просто мне очень нравятся новые покои. Я благодарна тебе. Теперь мне… многое нравится.

Де Во закурил, стряхивая пепел прямо в грязную тарелку, и просто напряженно смотрел на меня. Мне нравилась эта растерянность, она создавала иллюзию, что я что-то могу. Наконец, он затушил сигарету о фарфор:

— Я рад. Следует чаще делать тебе подарки.

Я улыбнулась со всей искренностью, на которую была способна:

— Я люблю подарки. Как и любая женщина.

Де Во поднялся и медленно направился в мою сторону, обходя стол. Сердце забилось так, что казалось, будто колышутся складки тонкого нежно-зеленого платья. Дыхание замирало, но не от страха. Я чувствовала себя нашкодившим ребенком, будто шалость вот-вот раскроется, и мне погрозят пальцем. Он подошел, мягко опустил руки мне на плечи и поводил большими пальцами, слегка поглаживая через ткань. Меня окутало знакомым сочетание амолы, табака и острых, едва ощутимых нот, которые я улавливала прежде. Это было совсем другое прикосновение, не те раскаленные свинцовые ладони, которые я терпела в прошлый раз. Другие ощущения. Я помнила — нужно поверить. Как можно сильнее поверить.

Лора любила повторять, что мужчину создает женщина. Обычно я смеялась над этими словами, потому что совершенно не понимала их, но сейчас все это уже не казалось смешным. Если следовать этим словам — я только что создала иные касания… Неужели она права? Как тогда, должно быть, она счастлива с Торном.

Меня охватило очень странное, очень разрушительное чувство вседозволенности. Будто я управляла вселенной. Или внезапно обрела власть над хищным диким зверем. Я подняла руку и коснулась мягких волос, зарылась пальцами. Я помнила это ощущение — в тот момент оно мне нравилось настолько, что не хотелось отнимать пальцы. Не важно, кого я видела тогда — важно лишь это чувство мягкого струящегося шелка. Мне было так же приятно, как когда-то в детстве, когда я опускала пальцы в мешки с зерном, которые постоянно стояли в магазине. Засунуть руку и бесконечно перебирать пальцами. Хоть целый день, пока мать не прогонит.

Де Во какое-то время молчал, поглаживая мои плечи теплыми ладонями и наклоняя голову навстречу моим пальцам. Коснулся губами уха:

— У меня есть подарок для тебя.

Я улыбнулась, хоть он и не видел моего лица:

— Какой?

Он склонился к моей шее, опаляя дыханием:

— Как мне жаль, что я должен идти во дворец, — голос осип.

Он отстранился, прошел вдоль стола, ширкая пальцами по белоснежной скатерти и не сводя с меня взгляда. Подошел к маленькому стеклянному столику, на котором стоял большой стальной короб с крышкой. Де Во кивнул на коробку:

— Это тебе.

— Что там?

Он усмехнулся уголком жестких губ:

— Открой

и посмотри.

Невесомая магия разрушилась, разлетелась мелкими осколками. Внутри все необъяснимо сжалось. Что-то подсказывало, что содержимое коробки мне едва ли понравится.

— Открывай.

Я подошла, с опаской протянула дрожащие руки, подцепила край тяжелой стальной крышки и сдвинула, не слишком торопясь рассматривать содержимое. Из коробки пахнуло чем-то резким, химическим. Крышка не удержалась, с грохотом и металлическим лязгом упала на небьющееся стекло, скользнула на пол. Я вздрогнула всем телом, подалась вперед и заглянула. То ли пегая шкура, то ли сваленный комок золотистой шерсти. Я невольно закрыла рот ладонью и резко отвернулась, заметив замотанную красной проволокой косицу.

Это волосы Добровольца, и я не хочу представлять, как они попали сюда.

Де Во казался едва ли не разочарованным:

— Тебе не нравится?

— Что это? — я не хотела смотреть.

— Повернись.

Я не шелохнулась.

— Повернись и посмотри.

Я медленно повернулась, прикрывая глаза ладонью и подглядывая сквозь пальцы.

Холодея, я увидела, как де Во запустил в коробку руку и вытащил за волосы отрезанную голову Мартина. Серо-сиреневую, в грязно-желтых пятнах. С раскрытыми чернильными губами и вытаращенными мутными глазами цвета норбоннского неба.

— Это он?

Я поспешно закивала, не в силах отвести глаза от ужасающего зрелища: в спутанных косицах виднелась цветущая ветка лигурской абровены.

Глава 28

Не помню, как вернулась в покои. Долго сидела на кровати, обхватив колени руками. Где-то глубоко в душе я, конечно, была рада увидеть эту ужасную голову, но, увы — я оказалась не настолько кровожадной. Это было слишком. Как и намеренная демонстрация едва ли не посреди обеденного стола. Заслуживал ли Мартин смерти — наверное, да. Уж точно, то, как он поступил со мной — не единственный его грех. Но заслуживал ли он такого? Эта сиреневая голова еще долго будет преследовать меня.

Волновало другое — абровена в его мертвых волосах. Мятые бледно-желтые цветы, утратившие аромат из-за резкой химической вони.

Я вспоминала запах раздавленных теплыми пальцами цветов, и он преследовал меня несколько дней. Знакомый, свеже-сладкий. Невообразимо приятный, щекочущий нёбо. Даже сейчас ноздри начали улавливать едва ощутимый аромат, лишь стоило подумать. Говорят, еще до конца так никто и не изучил силу воображения. Некоторые приписывают ему поистине магические свойства, хотя, конечно, магии не существует. Существует непознанное и подсознательное. Как ни отрицай, — эти цветы разбередили душу, разодрали тонкими жесткими стеблями, едва я нашла хоть какой-то покой.

Я покачала головой — не позволю. Больше не позволю. Я, наконец, приняла решение, и не хочу, чтобы что-то отвращало от него. Метания разрушительны. Метаний больше не будет.

Я вышла в малую столовую и замерла в дверях: рабыня бережно поправляла в стоящей на мраморной консоли вазе ветки цветущей абровены. С наслаждением принюхивалась, прикрывая глаза.

Я едва шевелила губами:

— Что это?

Сиурка выпрямилась и опустила голову, демонстрируя дорожку белых точек:

— Букет, госпожа.