Невозможный Кукушкин
Шрифт:
Я напевал про себя, несмотря на темень и мелкий противный дождь. Что мне эти трудности, когда я убежал от контролёров и шёл навстречу мечте…
ТУДА ИЛИ ОБРАТНО?
Я шёл по дороге, как сказал мне Котька, которого знали тут все собаки. Чем дальше я уходил от станции, тем становилось темнее. Никогда я не знал, что может быть так темно и страшно. Зачем иду? Будь я не Кукушкин, наверно бы, удрал в пустыню Каракум, или на полуостров Таймыр, или улетел на Камчатку. Уж удирать так удирать! Так нет же! Втиснулась мне в голову эта дурацкая труба, и ничем её оттуда не выбить…
Страшно, а всё равно иду. Где тут логика, как говорил мой знакомый Гуслевич? Что-то он там поделывает? Который час?
Зажёг фонарик и посветил на часы: шесть вечера, почти ночи — такая тьма…
Хорошо, что догадался зажечь фонарик. С ним как-то веселее, но страх не проходит… так страшно! Ну чего мне бояться? Здесь никого нет, выходит, я боюсь «никого», а это глупо. Глупо, а всё равно страшно. Ужас как страшно. Может, повернуть назад? Вернусь домой, упаду Гуслевичу в ножки, во всём признаюсь, скажу: «Больше никогда не буду». Потом вернутся отец с ма… с Людмилой… Нет, я не могу вернуться домой, у меня уже нет дома… И школы нет, и класса, а только одни неприятности. Зачем мне неприятности? Я просто устал от неприятностей…
И вдруг я остановился и повернул назад, и помчался к вокзалу: домой, только домой!
А сила воли? А самовоспитание личности? А научный дневник? Наконец, летающее блюдце?!
Не надо мне никакой силы воли, пусть я «неличность», наплевать на дневник… Летающее блюдце — это же сплошная выдумка. Померещилось тогда. Обман зрения был. А этот негодяй Котька просто разыграл меня, как малька, я взял и уши ещё развесил. То-то он сейчас хохочет!
Я опять остановился и помчался в обратную сторону. Ну где ж тут логика?
Несколько раз я так убегал и возвращался, пока наконец не сказал себе: «Да кто же я, в конце концов? Мужчина или не мужчина? Кукушкин или не Кукушкин? Может, я Перепёлкина? Если Перепёлкина, тогда всё ясно…»
Ни в коем случае я не хотел быть никакой Перепёлкиной, которая никогда с первого раза не может решить, что ей делать. И всегда пристаёт ко мне и спрашивает: «Как ты думаешь?». А я никогда раньше не думал и всегда знал, что мне делать и что ей.
Сейчас я решил больше не думать и в последний раз свернул на тропу от вокзала. Пусть хоть небо на меня свалится, пусть всякие страшилы и бандиты выйдут мне навстречу, я не поверну назад. Я так решил!
Когда я так решил, то весь страх из меня выветрился. Мне стало легко и вдобавок жарко.
«Всё! — сказал я себе. — Думаю только о том, как переношу голод, холод и одиночество. И всё записываю. Чтоб Светлана Леонидовна ахнула, чтобы все ахнули…»
ВСЕ АХНУЛИ, НО БОЛЬШЕ ВСЕХ…
Все ахнули, когда Кукушкин не вернулся домой и в воскресенье. Но громче всех, однако, ахнула Светлана Леонидовна. В воскресенье вечером в её квартире раздался звонок, и на пороге она увидела Тагера — того самого ночного милиционера, который на днях заговорил с ней на улице и пытался проводить её до дома.
— Ах! — испуганно воскликнула Светлана Леонидовна.
— Так это вы?.. — поперхнулся Тагер и съел её фамилию. Никак не ожидал он увидеть здесь ту незнакомку. — Вы обвиняетесь… то есть — он поправился: — Я бы хотел снять с вас допрос… Я хотел бы поговорить с вами насчёт вашего ученика Ярослава Кукушкина. Я, надеюсь, не ошибся? Он ваш ученик? — спросил Тагер холодно, в упор разглядывая хозяйку.
— Проходите, — упавшим голосом сказала учительница и пропустила вперёд незваного гостя. Кое-как она всё-таки собралась с мыслями. — Что вас интересует? — спросила она уже другим, более строгим голосом. Хотя Кукушкин и её ученик, но это не даёт милиционеру право так надменно говорить с ней.
Тагер слегка опешил от этого перехода и уже без прежнего напора тихо спросил:
— Может быть, мне снять шинель?
— Да-да, пожалуйста. О чём вы хотели спрашивать?
Пришла пора испугаться Тагеру, потому что, увидев Светлану Леонидовну, он забыл, зачем пришёл. Из головы всё выскочило, хоть шаром покати…
— Вы хотели узнать от меня про Славу Кукушкина, не так ли? — совсем как на уроке, задала наводящий вопрос Светлана Леонидовна.
— Вот именно! — приосанился Тагер. — Разрешите присесть?!
— Прошу. У меня свободных пятнадцать минут.
Милиционер хотел было поинтересоваться, почему только пятнадцать, а не шестнадцать, но не решился — всё-таки его привело сюда дело, а не что-нибудь другое…
За пятнадцать минут он выяснил всё, что мог, про Кукушкина, и как только этих минут стало шестнадцать, Тагер сказал «спасибо» и решительно поднялся.
— Вы особым образом высветили мне эту таинственно пропавшую личность. Я допросил… в смысле спросил всех остальных свидетелей, которые знали Кукушкина. Все они, как и вы, сожалеют о нём. Без него, говорят они, стало как-то не так.
— Вы говорите про его друзей — Пчелинцева и Нырненко?
— Именно. А также про одну особу по фамилии Перепёлкина. Она даже плакала. Пока это единственные слёзы по случаю его исчезновения. Правда, я не видел его родителей — они ещё не прилетели.
— А как вы нашли меня и моих учеников?
— Я — да не найду! Вы не знаете Тагера! Кстати, Пётр Тагер, разрешите представиться!
По всем правилам Светлана Леонидовна должна была сказать: «Очень рада!» Или: «Приятно познакомиться!» Но она честно промолчала, и Тагер понял, что злоупотребляет служебным положением.
— Извините, — сказал он, набрасывая на плечи шинель, — что в такой поздний час побеспокоил вас. Но я должен был поговорить с вами, чтобы передо мной была полная картина. Правда, я ни… никак не ожидал, что вы — это вы… Так вот она какая, ваша работа, которой вы боитесь! — неожиданно вспомнил он её слова.
— Ничего я не боюсь, — покраснела Светлана Леонидовна. — Я просто пошутила. А как вы думаете, только честно: Слава найдётся? — сразу перевела она разговор.
— Что значит «найдётся»? — возмутился Тагер. — Его найду я. Вот этими руками. И этой головой. У меня свой метод. Научный. Сегодня без науки никуда! Надеюсь, вы тоже по науке их учите?