Невозможный Кукушкин
Шрифт:
Когда он немного освоился, он увидел, что совсем не один здесь. Напротив него на круглых подставках сидели четыре маленьких чистых козерога с удивлёнными мордочками, и во все глаза они разглядывали его.
— Он совсем безрогий… — удивился кто-то во весь голос. — Как же он может так жить? Это же неудобство какое.
— А глаза у него ничем не заполнены. Одна только синяя краска — и всё.
— Этот землянин считает себя умником. А на самом деле Ешмыш сложил его сознание с нулём, и нуль не засеребрился, остался такой же белый. Таких экземпляров мы не встречали нигде. Доктор Чреф
И эти милые чистые козероги засмеялись, то есть затрясли своими серебристыми рожками, где у них жило чувство юмора.
ЧЕРЕЗ ВРЕМЕННУЮ ДЫРУ НА ЮКАТУ
Кукушкин обиделся: что ж это такое? Выходит, они его провели, но быть этого не может, у Ешмыша были такие хорошие глаза, он совсем не похож на обманщика. Слава поискал его и нашёл возле доски, на которой вертелись стрелки и подмигивали друг другу непонятные приборы, ого-го какие сложные!
— Послушай, — сказал он Ешмышу, — мне кажется, вы меня просто похитили. И это с вашей стороны даже нечестно. Слышь, что твои приятели говорят, — у меня и ума-то всего ноль. Ты думаешь, мне это приятно?
— Вы меня оббжжьяете. Они же совсем маленькие козероги. Не надо их слушать. Слушайте меня или лучше Тюнь-Тюня.
— Да, — сказал Кукушкин, — тебе-то легко так говорить. А мне страшно, если по-честному. Я даже в Москву ещё не летал, не то что к вам на Юкату. А вдруг я не тем окажусь, кто вам нужен? Думаешь, я совсем бессовестный? Послушай, давай приземлимся. Возьмём с собой Гуслевича, или Светлану Леонидовну, или даже нашего директора школы. Уж они-то, честное слово, знают в сто раз больше меня. Не веришь?
— Верю. Я верю каждому твоему слову, — ответил Ешмыш.
— Правда? А ведь мне никто никогда не верил. А ты веришь?
Ешмыш кивнул.
— Но мы не можем теперь приземлиться. Начинаем ввинчиваться. Посмотри на Землю. Вдруг ты её видишь в последний раз.
— В последний раз?! — воскликнул Кукушкин. — А как же домой?
— Про это не знаю. Нас ведёт доктор Чреф.
— Кто он такой? Малышки козероги про него уже вспоминали.
— Наш властелин.
— Тоже козерог?
— Нет. Он сверхкозерог. Но ты смотри лучше на Землю. Я на неё смотрю и знаешь (только тихо!), мне захотелось превратиться в кого-нибудь из вас. Я никогда не видел такой удивительной планеты. У вас так много воды. Она падает с неба — это так необыкновенно. И лежит под ногами, её можно зачерпывать и ловить рукой. А какие у вас леса! Я никогда не видел деревьев. Они все растут вверх и не падают. Я нарочно смотрел на Землю близко-близко там, возле твоей трубы, то есть научной лаборатории. Ну не мог я понять, как из такой крепкой серой земли вырастают такие большие и тёмно-зелёные, и оранжевые, и красные деревья…
— Зря ты прилетел осенью. Сейчас у нас уже всё опало. Видел бы ты наше лето…
— Лето? А что это такое? — переспросил возникший рядом с ними Тюнь-Тюнь. — Я никогда не слыхал про лето. Оно у вас тоже есть?
— Ну конечно. Я же тебе говорил. У нас всё есть.
— У них всё есть, — грустно сказал Тюнь-Тюнь. — А у нас ничего нет. Но ты нас научишь, ведь правда?
— Чему? — спросил Кукушкин, но в этот
— Смотри-смотри. Мы уже пропадаем.
И Кукушкин прислонился к скользкой прозрачной обшивке космика, раскинул руки, но не устоял, а съехал вниз животом на самое дно поглотителя пространства. Однако и на самом дне ему все-таки удалось увидеть через прозрачную обшивку быстро убегающий тёмно-зелёный с пятнистыми разводами шар. Он стремительно улетал от них и скоро пропал из вида. Глубокая фиолетовая темень разлилась вокруг, и стало — как в чернильнице. Темноту то и дело прокалывали голубыми своими лучами звёзды, колючие и растопыренные, словно ежиные иголки. Стало так грустно…
— Вот и всё, — сказал Ешмыш.
— Вот мы и вернулись на Юкату, — сказал Тюнь-Тюнь.
— Мы дома, мы дома! — запрыгали и запищали маленькие козероги. — Примчали с собой нулевого человека. Ой, как смешно!
Кукушкин с трудом разлепил глаза и увидел, что лежит на маленькой скалистой площадке. Вокруг танцевали, взявшись за ивовые прутики, маленькие козерожики, а Ешмыш и Тюнь-Тюнь сворачивали в трубочку блюдце.
— Скажу тебе по чести, он всё-таки храбрый, — говорил Ешмыш своему помощнику. Тюнь-Тюнь работал на космике главным уборщиком — он выметал из него космическую пыль, она забивалась в такие щели, куда только Тюнь-Тюнь мог добраться своим лепестком. — Ведь никто не решался подняться с нами. Скольких мы уговаривали, помнишь?!
— Он просто оказался чересчур доверчивым. В этом всё дело. Но, по-моему, он совсем не тот человек, которого ждёт доктор Чреф. Боюсь, нам с тобой не поздоровится.
— Пускай бы тогда сам летал. Знает, как трудно находить контакт. Мы скольких останавливали? Тысячи людей! Откликнулся только этот… Не знаешь, зачем он ему всё-таки понадобился? Эти бесконечные разговоры про обмен теперь никого не обманут.
Тут всё пространство Юкаты содрогнулось от резкого перепада света, и на посадочную площадку легла острая пронизывающая тень.
— Тише, это Гелла, — зашептал Ешмыш. — Гелла Грозоветка. Дочь доктора Чрефа. Пожалуйста, с ней лучше молчи. Она может тебя отравить в разговоре. Зря я тебя раньше не предупредил ни о чём. Я не думал, что тебе хотят причинить зло. Я думал, что, может, мы сейчас начнём настоящий обмен, но Тюнь-Тюнь…
— Вернулись, а молчите. Хорошо, я сама услыхала, как скрипнул космик, когда вы пролезали через дыру. Кого притащили?
Кукушкин вскочил на ноги.
— Во-первых, — начал он, — меня не притащили, а я сам согласился…
— Ой! — воскликнула в испуге Грозоветка. — Какой урод! Где вы такого выкопали?
Она вышла из чёрной защитной тени, которая всегда охраняла её от холода и жары, от космической пыли и метеоритных дождей, от всяких других опасностей, и Кукушкин увидел перед собой козерогскую девочку, такую тоненькую, словно сплетённую из проволоки. Руки и ноги у неё были ивовые прутики, шея — тоже прутик, а голова у неё была, как воздушное облачко, чуть дымчатое и пушистое.
— Ничего себе, — сказал Кукушкин, подбоченясь, — как вы встречаете гостей! У нас на Земле похожего нет. Мы всегда говорим: «Здравствуйте, рады вас видеть!»