Невозможный Кукушкин

Галахова Галина Алексеевна

Он крепко-крепко сжал Кукушкина своими ивовыми палочками, а учёный козерог Минкуб ехидно зашептал в надвигающийся вечер Юкаты:

— Он останется довольным. Ведь быть козерогом — это почётно. А быть сверхкозерогом — это почётная бесконечность.

И вдруг Славка почувствовал, как на лбу у него вздуваются две шишки и оттуда начинают лезть рога.

— Мама! — сказал Кукушкин. — Папа! — сказал Кукушкин. — Свет… Леонидна… — сказал Кукушкин. — Директор школы, — сказал Кукушкин. — Гуслевич, — сказал Кукушкин. — Старик с кошкой, — сказал Кукушкин. — И все люди! — Он

закричал. — Я больше уже никогда не буду. Верните меня к себе…

И он открыл глаза широко-широко, как только мог, и увидел над собой огромное сверкающее солнце. Оно горело так ярко и так неистово грело, что он протянул к нему руку и ощутил на ней присутствие самого настоящего земного тепла.

— Он сопротивляется… — донёсся до него голос Геллы. — Не давайте ему спать. Спящих трудно трансформировать. Отпусти его чуть-чуть.

И доктор Чреф слегка расслабил ивовые палочки, а Славка, казалось, этого только и ждал. Он прыгнул на скалистую поверхность и, хорошенько оттолкнувшись, помчался по ней, как по льду.

— Держи его! Держите! — закричал ему вдогонку доктор Чреф. — Он разрушил мой прибор для трансформации. Я где-то застрял на половине себя!

И правда, от бывшего сверхкозерога осталась одна половина, и притом не лучшая.

Славка тем временем бежал и бежал не разбирая дороги.

БЕЗУТЕШНЫЕ РОДИТЕЛИ

Как только самолёт ИЛ-18 коснулся колёсами ленинградской земли, Людмила и Василий Кукушкины вышли из оцепенения и первыми бросились к выходу, хотя команды «можно выходить» не было.

Стюардесса пыталась посадить их на место, объясняла, что хоть самолёт и прибыл, да не совсем, но родители Кукушкины ничего не понимали. Людмила твердила одно: «У нас ребёнок…» Василий остолбенело молчал, лишь изредка ухал, как филин: «Ух!» да «Ух!»

Стюардесса даже испугалась и поскорее открыла перед ними дверцу — хорошо, что трап уже подали.

Сломя голову они кинулись вниз и бежали по трапу с такой скоростью, как будто за ними гнались собаки. Но за ними не гнался никто, и только милиционер свистнул им вслед, когда они, не дождавшись автобуса, помчались по аэродромному полю под огромными свирепыми носами современных самолётов. Они бежали и бежали по огромному просторному полю, сверху падало на них огромное тяжёлое ленинградское небо, но они всё равно бежали и бежали, пока не прибежали на стоянку такси.

Здесь выстроилась большая нетерпеливая очередь. Если бы её всю размотать да выстроить в один ряд, последний из этой очереди, наверное, оказался бы в Ташкенте. А последними были Кукушкины…

Машин было раз-два и обчёлся.

Людмила не могла стоять так долго, да и Василий тоже.

Людмила кинулась без очереди.

— Граждане, — сказала она печально и грустно, — у нас ребёнок…

И опять она проглотила остальные слова, которые были слишком страшные — не выговорить.

Тут как раз машина подъехала, очередь недовольно подалась

назад — пропустить женщину с ребёнком, и Людмила стала садиться в такси, но тут все сразу увидели, что никакого ребёнка у неё на руках нет, значит, эта симпатичная и молодая особа пыталась всех провести за нос!

— Постойте! — закричали из очереди, оттащили Василия от машины и стали пытаться вытащить оттуда Людмилу.

— Я её сейчас поймаю. Я вытащу, — сказал один развесёлый рыбак и размахнулся спиннингом. — Она у меня будет почище щуки висеть.

— Товарищи! — пришёл в себя Василий. — У нас ребёнок пропал. А вы мешаете нам найти его!

— Граждане и товарищи, — вся в слезах высунулась из оконца Людмила, — ну честное слово, у нас сын пропал. Вышел из дому третьего дня и не вернулся. А нас в городе не было. Поймите, товарищи…

Очередь занялась обсуждением столь странного происшествия.

— Трогай! — сказал Василий. — Ехать пора.

Машина мягко рванулась вперёд. Вслед им махали и что-то кричали не знакомые раньше люди.

— У нас такого ещё не было, чтобы без очереди пропустили, — сказал шофёр. — Никогда не было.

— Не было, так будет, — ответила Людмила. — У нас тоже никогда до сих пор не было, чтобы сын из дому пропал.

— Как ушёл, так и вернётся. Будь вы мои родители, я бы обязательно вернулся, — засмеялся шофёр. Он был очень молодой и мог себе позволить такие шутки.

Машина летела по городу, как на крыльях. И скоро Кукушкины уже поднимались по знакомой лестнице.

— Привет, — сказала Людмила, распахивая незакрытую дверь, — уже и квартира нараспашку. Ты меня слышишь?

— Слышу, — сказал Василий. — Наверное, Славка вернулся. Это его привычка — приходить домой и не закрывать за собой дверь. Слышишь, кто-то ходит! Узнаю любимого сына по походке, тра-ля-ля!

Кукушкины вошли в квартиру и вскрикнули. Навстречу им выскочил…

ДОЛОЙ ДОКТОРА ЧРЕФА!

Славка бежал что есть духу, ему слышались за спиной звонкие шаги погони. Куда он бежал, он и сам не знал, но дорога повела его в город Ботон. Он почувствовал это, не зная как, и понял, что по дороге бежать опасно: никого в городе он не знает, а первый же встречный опознает его и доставит к доктору Чрефу.

Может быть, доктор мчится за ним по пятам или наблюдает за ним в прибор «Микробум» — там виден каждый козерог как на ладони. Правда, он пока ещё не совсем козерог, но кто знает… во всяком случае, на лбу у него вздулись две порядочные шишки.

Так или иначе, но дальше Славка побрёл не разбирая дороги и скоро услышал пение. Пение было какое-то странное, как будто блеял козёл. Но это ему показалось — как будто блеял козёл, потому что не с чем ему было больше сравнить это пение. На самом же деле это пели в остроге Ешмыш и цветок Тюнь-Тюнь. Они пели и прокалывали своими рожками что-то очень похожее на нашу бумагу.

Непослушные звездолётчики сидели в остроге, а чтобы дорогое юкатианское время не пропадало даром, остророги заставили звездолётчиков работать — переплетать и сшивать книжки.