Незабываемые дни
Шрифт:
— Мне все понятно. И если бы ты только знал, как я рад! Я ведь сердцем чувствую, что ты настоящий человек. Мы вот встретились с тобой и сначала говорили, как чужие люди, ну, как те… что работают на немца. А ты только пойми: ночь кругом да какая страшная, жуткая ночь, и ты встречаешь своего человека. Это надо только почувствовать, пережить. Вот теперь мне понятно, что ты настоящий начальник настоящих русских паровозных бригад… настоящих русских…
— Хватит говорить об этом. Вижу, что ты остался попрежнему Адамком, со всеми своими
— О, ты не знаешь! Работа диспетчера и раньше, и особенно теперь это не просто работа. Я подчеркиваю: теперь, в немецких, как бы тут точнее выразиться, не совсем благоприятных условиях. Уж одно то, что я работаю там… может, и приносит кое-какую пользу… нам…
— Довольно, Адам. Советую тебе при встречах с другими людьми — себя я исключаю — быть более сдержанным, более осторожным. Чувства свои и слова прячь более надежно. Время такое. И себя погубишь, и других потянешь в прорубь. Дело погубишь, — понятно?
— Да я только с тобой так говорю. Разве мы за эти месяцы не научились молчать? Да, молчали, стиснув зубы. И давно поняли, что не в словах дело, не в красивых фразах. Кажется, весь город молчит. А что ни день, в нем что-нибудь случается. Ты погляди вот на дома, в которых живут те, которые считают себя хозяевами. Погляди на их учреждения. Повсюду опоясано колючей проволокой, понастроили доты: в фундаментах домов, в подъездах, даже на балконах. Боятся! Безмолвных боятся! Тех, кто, стиснув зубы, ходит днем на работу. Тех, которые внешне стараются быть усердными, вежливыми, порой послушными, понятно, в известной мере, в определенных вопросах. Боятся! И, видно, у них есть основания для страха. Я не буду приводить тебе примеров, но уверяю тебя, что почти каждый наш человек, который по тем или иным причинам попал в это пекло, старается по-своему помогать нашим.
В доме Красачки уже спали. Стараясь не разбудить спящих, Адам устроил Заслонова на кушетке и собрался уйти в другую комнату. Заслонов задержал его:
— Вот что, Адам, ты говорил мне, что в вашем управлении подробно известно, где и когда совершаются те или иные диверсии.
— Не только известно, но на нашей обязанности лежит составление, еженедельных сводок специально по диверсиям.
— Кому отсылаются эти сводки?
— Гитлеру, Гиммлеру, Герингу… одним словом, в шесть или восемь адресов.
— Пакетами?
— Да, специальными пакетами.
— Кто-нибудь из наших товарищей осведомлен об этих сводках?
— Из наших? — Адам на минуту задумался. — Мало. Ими особенно не интересовались, этими сводками.
— Теперь ты мне ответь на другой вопрос: ваше диспетчерское управление чем может помочь… нашим людям?
— Управление само по себе ничем… Но есть отдельные люди, которые занимаются графиками
— Отдельными?
— Да.
— Это плохо, Адам. Надо, чтобы диспетчерское управление полностью работало на нас. Как это сделать, надо тебе обдумать. Ну, и я помогу при случае. Вот что я тебе скажу: надо наладить дело так, чтобы один из специальных пакетов попадал не к Гиммлеру или к другому фашистскому дьяволу, а к нам… Понимаешь, к нам, в Москву. В Центральный Комитет партии. Товарищу Сталину.
— Зачем там нужна эта мазня?
— Какая мазня?
— Это целые простыни, где отмечены каждый испорченный рельс, каждый развинченный стык.
— А паровозы, а взорванные эшелоны?
— Разумеется, и они там.
— Так вот, Адам, такая, как ты говоришь, мазня нам очень пригодится. Немцы — народ довольно аккуратный в разных своих сводках, особенно секретных. По этой сводке мы тоже можем проверять свою работу. Для нас с тобой это, может быть, и не имеет особого значения, а, скажем, для командования Красной Армии такие документы представляют немалый интерес. Из них сразу видно, где, на каких участках у немцев слабо, где у них рвется и где надо поднажать, чтобы тоже рвалось.
Они говорили еще долго. Условились о паролях, связных, способах передачи материалов. Незаметно дружеская беседа приняла совсем другой характер, изменился и ее тон. Заслонов уже не просил, не убеждал в том или другом инженера-диспетчера, а просто приказывал ему. И Красачка не возражал, он только переспрашивал, когда, в какой срок надо выполнить то или иное поручение. Он сразу почувствовал над собой власть этого человека, которому когда-то добровольно подчинялся в институте в разных серьезных вопросах институтской учебы и быта.
Красачка не расспрашивал Заслонова, почему и для чего нужны все эти сведения, для кого он, Красачка, будет выполнять полученные им от Заслонова задания. Он знал, что раз Заслонов требует, значит так и надо.
— Ну, а теперь спать, Адам!
И когда собирались уже выключить свет, слегка задрожали стены, тихо зазвенели оконные стекла и лампочка сама погасла. Повидимому, где-то в городе произошел взрыв.
— Спи, не обращай внимания. Это у нас часто случается, — сказал Адам.
— А свет у вас откуда?
— Да с завода, на котором все еще работает отец.
— Он еще на станкостроительном?
— На старом месте.
— Что теперь производят на заводе? Не станки же выпускают?
— Какие там станки. Ремонтируют танки, автомашины.
— Танки, говоришь? И есть у тебя там знакомые?
— Отец там. Отец жены тоже. Поглядел бы ты на этих стариков. Не живут, а чахнут…
— Значит, танки, говоришь? Ну, не все сразу. Да, видно, и там люди есть…