Незабываемые дни
Шрифт:
— Это не имеет существенного значения. Мы собрали сегодня главным образом русских специалистов, которые работают на нашем транспорте. Мы интересуемся их технической мыслью. Поэтому я и предлагаю вам высказать ваши личные соображения.
— Они очень простые, господин советник. Во-первых, дисциплина…
— О да, дисциплина — это основное, без дисциплины германский народ не одержал бы своих блестящих побед!
— Затем — образцовый порядок в каждом цехе. Каждый рабочий должен знать, что он будет делать и что должен сделать за день, одним словом, точный учет самой работы и производительности труда каждого рабочего в отдельности. Ну, конечно, должны быть точные графики работ с подробным перечислением всех мельчайших деталей.
— О да-да, планы имеют исключительное значение во всяком деле.
— И еще мы учитываем один, пожалуй, самый главный фактор успешной работы. Это — сознательность рабочих…
— Сознательность? Да… Я лично считаю это несущественным. Будет ли он сознательным или нет, этот рабочий, для нас особой роли не играет, лишь бы он выполнял свою норму.
— Но сознательный рабочий, господин советник, не только выполняет, но и перевыполняет свою норму.
— Это, молодой человек, немного попахивает большевизмом. Вы большевик?
— Я беспартийный, господин советник. И большевизм здесь не при чем. Если рабочий знает, что его труд приносит пользу, он горы перевернет и других заразит своим энтузиазмом.
— А какую пользу, скажем прямо, видит русский человек, работая на нас? Мы с вами, как деловые люди, смотрим трезво на вещи, — особенных привилегий мы не даем вашим рабочим. Опять же — неизбежные тяготы войны. Какую же пользу вы имеете в виду?
— Какую? — в голосе Заслонова послышалась заминка. — Известную градацию в заработной плате. Не помешают и премии за лучшую работу, увеличенная оплата за перевыполнение нормы и прочее.
— Да-а-а… Ваши последние доводы имеют некоторый резон, хотя их и нелегко реализовать. Война. Нам некогда заниматься такими деталями. Кроме того, русский рабочий — наш пленный. Он должен быть нам благодарен за то, что мы даем ему работу, обеспечиваем столь нужный ему кусок хлеба. Но ваша мысль о стимулировании лучшей работы не лишена основания. Ну, какие у вас еще будут предложения? Вы же непосредственно сталкиваетесь с рабочими, знаете их.
— Надо хорошо знать каждого рабочего, господин советник.
— В этом я с вами согласен. Мы мало, слишком мало знаем русского рабочего, отсюда, видно, и некоторые эксцессы и недоразумения. Есть еще у вас замечания?
— Мне хотелось, господин советник, упомянуть еще один фактор, играющий не последнюю роль в нашем деле. Фактор, так сказать, моральный.
— Любопытно послушать, какой это у вас моральный фактор?
— Об этом не хотелось бы говорить, но дело это очень существенное. Мы, русские рабочие и инженеры…
— Ну, зачем вы себя смешиваете с простыми рабочими? Вы инженер, представитель технической мысли, представитель высшей категории людей.
— Простите, вы не так поняли меня. Я имею в виду вот что. Каждый русский работник, конечно добросовестный, должен рассчитывать на некоторое доверие, на полную свободу в работе, в жизни и уважение к своей личности. Это не всегда имеет место. Порой на тебя глядят точно как на врага, притесняют в мелочах, не дают проявить инициативу, если надо итти на производственный риск.
— Риск? Давайте, господин инженер, без риска. Мы, немцы, очень не любим риска в производстве. Это страшная вещь, граничащая с анархией. Тем более это нетерпимо на транспорте, который должен работать, как часы. А насчет доверия и прочего вы правы. У нас попадаются и такие начальники депо, которые додумались вести инженеров на работу чуть ли не под конвоем. Понятно, на войне бывают случаи, не предусмотренные регламентами и инструкциями. Кстати, как к вам относятся представители местной немецкой власти?
— Я не могу пожаловаться. Отношения нормальные.
— Это похвально, молодой человек. Приятно поговорить с таким скромным человеком, который даже не жалуется на неизбежные неполадки. А я вот слышал, что вы были под арестом, и не так давно?
— Это мелочи, господин советник… — смутился Заслонов, подумав, откуда эта старая обезьяна могла об этом узнать. — Это простое недоразумение.
— И вы не обращайте на это внимания. Господин Кох еще молодой человек и немного фантазер, но он преданный работник. Иногда может и ошибиться, но мы всегда разберемся в обстоятельствах дела. Между прочим, он оказался правым в вопросе об угольных минах, которые кое-кто считал мифом. Кстати, что вы можете сказать об этом дьявольском средстве борьбы, не имеющем ничего общего с нормальными, общепризнанными правилами и законами войны?
— Прошу извинить меня, господин советник, но в минных делах я полный профан.
— О, молодой человек, вы должны всем интересоваться, всем. Когда-то я тоже думал, как вы. Но война теперь не является только делом армий. Современная война — тотальная война. И каждый из нас, даже инженер-путеец, техник, каждый гражданин Германии и ее работники — солдаты. Да-да, молодой человек, солдаты, обязанные думать о победе. Советуем и вам иметь это в виду.
— Но я могу воевать только как инженер, свойственными методами: улучшать транспорт, давать возможно больше паровозов.
— Вы не совсем правы. Мы требуем от наших работников: будьте не только инженерами и техниками, будьте также солдатами. Враг действует не только на фронте, но и в тылу, он всюду подстерегает нас. Вы слышали, вероятно, о гнусной деятельности бандита, который величает себя дядей Костей. Это не мифическое лицо, как думали некоторые из нас. Это реальная фигура, по-своему умная. Иные наши русские работники думают: это дело нас не касается; мы лойяльные инженеры, работаем честно, и так далее. Должен сказать, что мы требуем от таких работников, как вы, не только лойяльности. Грош цена такой лойяльности, если она граничит с обыкновенной нейтральностью. Мы требуем от наших работников полной преданности интересам Германии, готовности к борьбе за нашу победу, за великое дело фюрера. И нам хотелось бы, чтобы каждый наш работник понял это и сделал надлежащие выводы для себя. А что вы думаете об этом дяде Косте?
— В таких делах я тоже профан, уважаемый господин советник.
— Вот этого мы и не хотим. Наши работники должны в полной боевой готовности встретить любое вражеское выступление. Ну, прощайте!
Господин советник милостиво приподнялся на своем кресле. На дряблых щеках, в заплывших жиром глазках появилось что-то похожее на снисходительную улыбку и сразу угасло. Где-то под седым бобриком мелькнула мысль: «Неплохой работник, но еще немного наивный, и, видно, кое-что у него осталось от большевистских замашек. Но мы его приучим думать по-нашему».