Незабываемые дни
Шрифт:
Колеса вагонов примерзли к рельсам, заплывшим толстой наледью. Все метался и охал Штрипке:
— Ох, эта проклятая водокачка, она из меня всю душу вынула.
Заметив Вейса, он почтительно подбежал к нему:
— Позвольте, господин комендант, остановить насосы.
— Что? — недоумевающе спросил Вейс.
— Разрешите остановить работу насосной станции, иначе мы превратим в каток всю станцию. Видите, эшелон примерз к рельсам, его нельзя сдвинуть с места.
Тут только Вейс вернулся к окружающей действительности. Его холеное лицо густо покраснело:
—
— Осмелюсь доложить, вы приказали не останавливать насосы.
— Остановить!
— Лопнут трубы.
— Не останавливать!
— Замерзнут пути.
— Остановить!
Остановить, не останавливать… Совсем растерялся хромоногий Штрипке. Но ему во что бы то ни стало нужен был приказ.
— Так разрешите по вашему распоряжению остановить насосы, чтобы предупредить обледенение путей!
— Я, кажется, уже сказал вам, вы не умеете слушать и как следует выполнять приказы.
— Слушаю, господин комендант, — прошептал запыхавшийся Штрипке и бросился к ближайшему телефону, чтобы приказать этим «шволячам» остановить насосы. Он даже вздохнул с облегчением, когда услышал в телефонной трубке:
— Есть, господин шеф, остановить насосы!
А Штрипке уже снова метался вдоль вагонов — это не входило в функции Заслонова, тот распоряжался в депо. Солдаты из железнодорожного батальона кирками и ломами скалывали лед под колесами вагонов. Наконец, эшелон удалось сдвинуть с места. Но не прошел он и десятка метров, как несколько вагонов сошло с рельсов. Штрипке в изнеможении схватился за голову, проклиная весь свет и свою профессию, благодаря которой он попал в эту ледовую дыру, как называл он подвластные ему депо и станцию.
Заслонов наблюдал из окна конторы за беспорядочной беготней Штрипке, за напрасными попытками вытянуть эшелон. В контору по какому-то делу вошел Чичин.
— Видел? — И Заслонов глазами указал на окно.
— Рабочие глядят, как на спектакль. Все животы надорвали!
— Смотрите, не очень там расходитесь, еще другие Сацуки могут затесаться в вашу среду… Кстати, к чему такая поспешность с этим Сацуком? Я ведь предупреждал.
— Иначе нельзя было, Константин Сергеевич. Сацук поймал Чмаруцьку, когда тот нес очередную партию мин на угольный склад. Пришлось им поменяться ролями при помощи наших хлопцев…
— Надо теперь соблюдать особую осторожность. С минами пока прекратите. А у Чмаруцьки во дворе и на квартире чтобы было чисто, как в глазу! Кстати, когда остановят насосы, — немцы, если у них еще осталась хоть капля здравого смысла, остановят их, — тогда ночью обязательно откройте несколько контрольных колодцев. Если трубы не замерзнут, не помешает применить и другие средства. Тебя не учить, поможет и Дубков. Да не лезьте немцам в глаза. А на ремонт нажимайте, чтобы перевыполнить задание.
— Слушаю, товарищ командир, — и, молодецки откозырнув, Чичин повернулся к выходу.
— Без фокусов, без фокусов, не забывай, где находишься.
— На своей земле, Константин Сергеевич!
— Иди, иди!
15
Поздно
Заслонову связали руки и вели его по безлюдной ночной улице, соблюдая все предосторожности. Заслонов сразу понял, что его заподозрили в каких-то серьезных делах.
Миновав несколько рядов проволочных заграждений, его, наконец, ввели по мерзлым ступенькам в полутемный коридор подвала, отворили скрипучую дверь и толкнули в темный закуток. Двери за ним закрылись, завизжал ржавый замок, вдали умолкли приглушенные шаги конвоиров, и узник остался с глазу на глаз со своими мыслями, со своей жизнью.
Где-то вверху слабо светила небольшая отдушина. Заслонов хотел к ней потянуться рукой, но руки были связаны, больно ныли от тугих узлов. Осторожно нащупал ногами пол, наткнулся в углу на что-то похожее на топчан, кое-как изловчился сесть, прислониться к стене. Пахло сыростью, картофельной цвелью. Он вспомнил, что тут когда-то был склад районного союза потребительской кооперации. Просторные подвалы этого каменного дома были приспособлены немцами под гестаповскую тюрьму.
Шел поздний час ночи. На улицах было тихо и безлюдно. Тишина царила и в подвале. Только из-за дощатой перегородки порой доносились приглушенные крики, слабые стоны, обрывки слов. Видно, за стеной были люди. Умаявшись за день от забот и мучений, они забылись в тяжелом сне. Но думы и муки людские прорываются и сквозь сон, им тесно тут, душно за ржавыми решетками, за промерзшими стенами подвала.
Никогда в жизни не думал Константин Сергеевич о тюрьме. Пусть о ней думают те, кому по нутру тюремный хлеб. И если бы это приключилось с ним раньше, он не перенес бы такого позора и людского презрения.
Вспомнил свои планы и замыслы. Они не выполнены. Сорвались в самом начале. А начало неплохое. Неужели допущены ошибка или недосмотр? Думал, передумывал, перебирал в памяти каждое слово, каждый шаг, каждого человека. Нет, кажется, все в порядке. Даже самые лучшие люди, самые преданные люди — и те не знают про его настоящую роль. Они выполняют приказы и распоряжения легендарного дяди Кости. Неплохой человек этот дядя Костя…
В самом деле — неплохой…
Сколько хлопот и усилий стоило ему, пока он добился разрешения отправиться сюда, в самое логово зверя. Его просто по-человечески жалели, Его убеждали, что он на своем посту там, в советском тылу, приносит большую пользу своему народу, своей отчизне, великому делу своей Родины. Но он доказал, этот дядя Костя, что тут, в тылу врага, он может принести еще больше пользы государству, ибо сможет ударить в самое сердце врага. И ему доверили нанести этот удар. С отеческой заботливостью, с материнской любовью проводили его в тяжелый путь, доверили судьбу и жизнь многих людей. Неужели придется все бросить в самом начале, признать себя побежденным?