Нежность к мертвым

Данишевский Илья

шая эту цепь, принадлежала тому, кто умер первым.

«…подумать только, Гумберт, как много отцов, как много брать-

ев и сыновей, видят в строении их скелета совсем не дочерей,

сестер и матерей, а видят любовниц? … сколько было сломлено,

сколько захоронено под дикой геранью таких же, как твоя Ло,

а сколько похоронило в гневе таких, как ты, Гумберт, и сколь-

ко до сих пор не хоронили и не похоронены, но хранят в себе

темноты и тикают в

темноте, как часовая бомба?» Ее выкупил

мистер Бомонд, именно он демонстрировал Саломею в «Раско-

лотом Льве», именно он хранил женское тело в бархатном

футляре, расчехляя его для сцены. Как он боялся, что она ли-

шится девичества… трудно представить, почему этот сморщен-

ный демон привез свою любовницу в Лондон, чтобы она тан-

цевала для таких же прокуренных убийц, как он сам. «Саломея

танцует только для меня», – говорил он, а затем при всех гос-

тях высоко задирал ее юбку, раздвигал ноги, чтобы показать,

166

Нежность к мертвым

что ни для кого и никогда Саломея не танцевала вульгарно: ее

красное девство пульсировало.

Мистер Бомонд собирал ценности; он поедал старинные

часы, старинные предания и монеты. Там, в его глубине жил

меч Калибурн и фрески мальтийских капелл. Обожающий

макабртанц во всех проявлениях, Он, в темноте и тишине вда-

ли от мира смертных называемый Голодом, заставлял Саломею

танцевать сквозь бэдтрипы и жуткий туберкулез; лондонский

туман заразил Саломею унынием; она кричала в футляре, она

танцевала для мертвых на вечеринках мистера Бомонда; в мор-

гах и на гадальных столах в салоне на Альтертод-штрассе, но

никому и никогда не танцевала глубоко и взаимно, даже сво-

ему хозяину.

Ее ненависть к мужчинам была столь губительна, что тихие

провинции Англии сотряслись от густого падежа мужчин. Ав-

густовская жара и августовские мухи облепили собой тела ее

жертв; мальчики, усердно теребящие кулаком над «мисс-

Плейбой 1975» выблевывали жизнь. А Саломея продолжала

танцевать только для мистера Бомонд, покуда…

«…каждая Ло завершается; Ло не может быть вечно той,

какой ты творишь ее, какой ты заставляешь рассудок наблю-

дать ее сквозь нее-истинную; она завершается, таит, и ты не

можешь удержать ее; весь твой опыт не значит ничего, когда

женщина, даже подсознательно, мечтает уйти. Уже в этот мо-

мент, когда ее нервы напряжены этой бессознательностью, ты

уже не властен над ней, тебя уже не существует, и твоей

Ло не

существует тоже; в этот же миг она становится Долорес, и эта

Долорес неведома тебе, не принадлежит тебе и больше никогда

не будет принадлежать. Страшно не уловить этого в воздухе

раньше, чем все станет реальным….

…здесь и сейчас советую тебе сказать «хватит», и прекра-

тить это безумие, чтобы безумие не распространялось дальше.

Скажи себе «нет», или обреки свою болезнь существовать веч-

но, научи внутренние травмы передаваться воздушно-

капельным путем и подари миру ужас, который ничем не

уничтожить, подари ему и каждому живущему в нем страх…

перед самим собой, перед собственными потаенными мыслями;

научи отцов желать своих дочерей, научи отцов не бояться

желать своих дочерей, научи отцов овладевать собственными

дочерьми, если считаешь это своей дорогой. Великое зло про-

167

Илья Данишевский

буждено в минуту, когда я пишу это тебе, мой возлюбленный

пациент, и ты уже не в силах спрятать его обратно. В минуту,

когда я рассказал тебе о такой дороге, ты выберешь именно ее,

а если бы я не сказал? Никто не знает, но теперь ты двинешься

именно так, и выбора больше нет, а значит, виновным окажусь

я. Ты двинешься, потому что подумаешь, будто виновен я,

будто не ты виновен и будто не ты первый, комплекс Гумберта

начнет отныне плодиться, как гнилой плод порождает в себе

зло; семена ярости посеяны в Лолиту, и теперь они взойдут

урожаем кошмара по всей земле. Бойся за тех благочестивых

отцов, кто вплетал до этой минуты ленты в косы своих доче-

рей, теперь их блудливый взгляд цепляется за крохотные ро-

динки на их шеях. По ночам родинки начинают звать. Зов

будет услышан. Все предрешено, Гумберт, с минуты, как ты

рассказал мне о себе, с тех пор, как о тебе узнало человечест-

во… он спрашивает «можно Гумберту, но почему нельзя мне?»

и отвечаешь «можно каждому!», даже если не хочешь отвечать

подобное»

Саломея ушла, – закончил свою историю Джекоб. «Ушла,

скрылась здесь, в глубине тихого кладбища. Так мне сказали. В

кабаках всегда рассказывают истину!»

Они никогда не уходит. Гумберт слышит скрип несмазан-

ных колес ее велосипеда. Иногда она катается по дому и пыта-

ется что-то сказать. Иногда Гумберт видит их в темноте. Там,

на улице, за оградой из суеверий. Маленькую Ло и своего отца.

Малиновое от ожогов тело в одежде крохотной девочки и го-