Незнакомка с тысячью лиц
Шрифт:
– Не то чтобы не устроило, – замялся Виталий, боясь обидеть бывшего коллегу.
– Я вас понял. Сухой язык протоколов допроса и описание с места происшествия не дают полноты картины. – Он говорил хорошие, правильные слова, голос был мягким, обволакивающим. – Вас ведь наверняка интересует мое личное мнение, так? Вам наверняка хочется узнать, что я думал об этом деле? Считал ли Ольгу виновной в смерти отчима?
– А она… – В горле мгновенно пересохло. – Она была под подозрением?!
– Некоторые пытались списать это преступление на бедного ребенка, но… но не я. – Сушилин помолчал, потом проговорил со вздохом: – Это было так страшно, так мерзко. Как в некоторых заграничных фильмах, которые я не смотрю,
– Она не звала на помощь?! – Макаров мгновенно представил картину и содрогнулся.
– Звала, конечно. Так звала, что сорвала голос. Но никого не было поблизости. Все были на работе. Их дом стоял на отшибе. Так что, сами понимаете, кто мог услышать слабеющий с каждым часом голос обезумевшего от страха ребенка!
– Как это… Как это…
– Выглядело? – подсказал Сушилин.
– Да!
– Отчим сидел, облокотившись о стену, с вилами в распоротом животе, и смотрел широко открытыми глазами на девочку. Много крови, кишки, кал, вонь. Это было невыносимо страшно даже для меня! Оля не могла выключить свет – выключатель был снаружи под козырьком. Она не могла выбраться – дверь заперли на щеколду и воткнули чопик. Она надела на голову мертвому отчиму ведро, чтобы не видеть его мертвых открытых глаз. И просидела, сжавшись в углу, один на один с трупом несколько часов. – Голос Владимира Николаевича сделался дребезжащим. – Это было ужасно, коллега! Когда мы открыли дверь… Мать начала искать ребенка, кто-то вдруг вспомнил, что видел, как Оля шла к сараю. Ну и как бывает, сами знаете, все пошли туда. Когда мы открыли дверь, то… Оля бросилась к первому, кто вошел, на шею. Обвила руками и ногами и принялась выть. Она выла почти час, коллега! Тонко, пронзительно. Даже укол ее не успокоил. А потом она замолчала. И молчала очень долго, несколько недель. Многие всерьез опасались за ее рассудок. Но Оля сильная девочка, она сдюжила, н-да… Мать не выдержала, слегла, а потом померла, а Оля сдюжила.
– Это были вы? – Голос Макарова тоже дребезжал, когда он спрашивал.
– Что я?
– Тот, к кому она бросилась на шею?
– Да, – тяжело вздохнул через паузу Сушилин. – До сих пор помню, как она тряслась! До сих пор иногда во сне слышу ее вой. Ужас, коллега!
Они помолчали. Паузу у Макарова заполнял усиливающийся вой ветра за окном, в котором ему слышался вой обезумевшего от ужаса десятилетнего ребенка. Каким чудовищем надо было быть, чтобы все это устроить!
– А Никитин и был как раз таким чудовищем! – воскликнул Сушилин. – Мерзкое безжалостное создание, с пятилетнего возраста замучившее стадо кошек и собак. Потом переключился на детей, после на взрослых. Доказать его причастность к преступлению оказалось несложно. Он совершенно безмозглое чудовище, абсолютно лишенное разума!
– Где он сейчас?
– Ему дали приличный срок, коллега. То ли пятнадцать лет, то ли чуть больше. В город он после отсидки не вернулся. Ходили слухи, что его убили на зоне. Но подтвердить этого никто не мог.
– Почему?
– Да потому что никто им не интересовался. Родни у него в нашем городе не оставалось. Кому было выяснять?! Сгинула мразь и сгинула! – с отвращением произнес Владимир Николаевич. – Хотите честно, коллега?.. Я не верю, что он сдох! Такие твари живучие, н-да…
– Как он выглядел?
– Двадцать лет назад?
– Да.
– Ох-ох-ох, – запыхтел Сушилин. – Упырь упырем! Но я могу мыслить предвзято, понимаете, да? Достаточно высокий, физически очень сильный, низкий лоб, мелкие глазенки. Отвратительный тип, поверьте! Безжалостный! И… извращенец.
– То есть?
– Он очень любил маленьких девочек. Потому и отчима Ольги убил, счел, что тот к девочке как-то не так относится. Питает к ней какие-то не отцовские чувства. Так Никитин заявлял на суде.
– А это было так?
– Может, так, может, нет. Мать не подтвердила. Оля говорить не могла. Но Никитин был уверен, что отчим намерен Ольгу совратить, и таким образом ее обезопасил.
– А запер с трупом зачем?
– Чтобы уйти от возмездия. Думал тупой своей башкой, что Ольгу сочтут виновной в убийстве и не осудят по малолетству. Н-да… – Сушилин помолчал, потом, спохватившись, поинтересовался: – Надеюсь, я полностью удовлетворил ваш интерес?
– Да, спасибо. Спасибо вам огромное. Только, Владимир Николаевич, у меня к вам будет еще одна просьба. Я завтра пошлю факсом вашим бывшим коллегам фоторобот предполагаемого преступника. Может, взглянете, найдете время? Может, покажется вам знакомым?
– А чего ждать до завтра! Я на факсе. Высылайте. Взгляну. Думаете, Никитин? Никитин засветился снова рядом с Ольгой?
– Вы посмотрите, – попросил Макаров и нажал кнопку «старт».
Портрет медленно пополз через факс. Потом вдруг пошли короткие гудки. И Макаров долгих пять минут ждал, пока Сушилин перезвонит.
– Это Ванька Никитин, – с брезгливостью и тревогой произнес Сушилин, стоило Макарову схватить трубку. – Можете не сомневаться, Виталий Сергеевич. Это он! Что он сделал с Ольгой, скажите?! Что он снова с ней сделал, эта сволочь?
Макарову даже показалось, что старый участковый всхлипнул, настолько тяжелым и прерывистым был его вздох.
Виталий вкратце описал ситуацию. И закончил словами:
– В результате у меня на руках четыре трупа и исчезнувшая в неизвестном направлении Николаева. И многие из моих коллег склонны считать ее причастной к совершению преступлений.
– Вздор! – фыркнул Сушилин со злостью. – Оля – милый порядочный человечек. Я не упускал случая с ней повидаться, когда она росла. Ей было сложно, тяжело, но она выстояла. Она самой себе дала слово и умирающей матери слово дала, что не сломается. Успешно закончила школу. Выучилась, насколько я знаю. Потом уехала. Оказывается, видите, в ваш город, н-да… Очень бы хотелось ее повидать, очень. Представится случай, передавайте ей привет, коллега. И слышите: она не виновата ни в чем! Это снова Никитин! Это снова эта тварь! Да, и еще, Виталий Сергеевич… То, о чем вы мне только что рассказали, заставляет меня предположить, что Ванькой кто-то умело руководит.
– То есть вы хотите сказать, что у него есть сообщник?
– Нет, не сообщник. Поводырь! Более сильный. Более умный и изворотливый! У этого одноклеточного упыря никогда не хватило бы ума провернуть это дело! Ни ума, ни влияния.
– То есть? – не сразу понял Макаров.
– Как-то ведь Оля оказалась в этом старом доме. Почему? Как? С чего вдруг ее не поселили там же, где остальных? Кто-то, возможно, похлопотал, чтобы именно она очутилась именно в этом доме. Узнаете, кто это, найдете Ванькиного кукловода. Поверьте моему чутью, коллега.
Через пару минут Сушилин простился, попросив разрешения позвонить Макарову через неделю.
– Может, что-то прояснится? – с надеждой закончил он. – Очень уж хочется Оленьку повидать…
И еще не забыл взять с Макарова слово, что он сделает доброе дело (!) и не оставит Ольгу на произвол судьбы, когда та найдется. Вот ведь заморочка с этим добрым делом какая, а! Знаешь как, знаешь кому, а выполнить обет не удается. Просто проклятие какое-то!
Вечер у него сложился так себе. Собственно, как обычно – одиноко и молчаливо. Сделав выбор в пользу двух вобл и ограничившись одной бутылкой пива вместо двух, Макаров добросовестно перемыл трехдневную посуду, забившую раковину. Подмел пол в кухне. Не ответил на три входящих вызова от бывшей второй жены, впрочем, нарушив ежевечернее молчание, проговорив с раздражением: