Незримые тени
Шрифт:
Открытие это, впрочем, не озлобило его. Деметрий решил поступать так, как хочется ему. Мозг его работал совсем не так, как у большинства его сверстников. Казалось, он опережал их в развитии на несколько лет вперед. А еще, казалось, что он не нуждается ни в чьей любви, утешении или понимании. В этом мире исключением была одна лишь София.
Деметрий, с несвойственной ребенку его лет логикой, разработал некий план действий, который позволял бы ему беспрепятственно покидать дом тетки. Она обожала племянника, а так как вел он себя безупречно, брала его всюду с собой на прогулки, к подругам или в церковь. Любой, встретивший Деметрия, оказывался очарован его спокойным красивым лицом и его манерами. Взрослые то и дело трепали за щеки мальчика, норовили обнять и воскликнуть: «Ах, что за чудесный малыш!».
Деметрий же сносил все это молча, с легкой улыбкой, которую можно было бы принять за смущение. Он старательно запоминал все, что слышал и видел вокруг, а вскоре его удивительная память и врожденный острый ум помогли ему добиться желаемого.
Осторожный и предусмотрительный от природы, Деметрий выжидал. Он хотел убедиться, что ему доверяют. Мальчик выяснил, что дважды в неделю от рыночной площади, что была видна из окон дома его тетки, к маяку отправлялась повозка с продуктами. Происходило это обычно ранним утром. Агата вставала из постели часов в десять утра, а то и вовсе ближе к полудню, кроме воскресенья, когда они вместе ходили на церковную службу.
Этим вечером в доме были гости и дамы позволили себе перед ужином немного больше хереса, чем обычно. Деметрий давно подметил, что стоит тетке выпить этой резко пахнущей жидкости, которую он сам не переносил, то спать ей крепким сном вплоть до самого обеда.
Перед рассветом нагруженная товаром повозка покинула рыночную площадь и двинулась в сторону побережья. Лошадь бежала резво, извозчик пребывал в хорошем расположении духа, весело насвистывая одну и ту же мелодию, и вот уже спустя полчаса повозка остановилась у маяка.
Из дома вышла немолодая женщина в белом чепце и заговорила с извозчиком. Они не заметили, как один из мешков накренился, и быстрая тень мелькнула и пропала за оградой и кустами облепихи.
Расположение комнат в доме Деметрий знал наизусть. Хотя он и не собирался на этот раз проникнуть в дом, он мог бы с закрытыми глазами найти детскую комнату, из которой его изгнали год назад. Мальчик не рассуждал о справедливости этого поступка, лишь воспринял как данность свершившееся. Самое главное было сейчас то, что солнце взойдет, сестра проснется в своей кроватке и подойдет к окну, как обычно она это делала раньше.
Он зажмурился и представил ее спящей, в облаке кудрявых волос, обнимающей тряпичную куклу с пуговицами вместо глаз. Деметрий разжал губы и зашептал: «София. София. София…». Он был уверен, что раз уж она слышала его, пока он был в доме у тетки, то услышит и сейчас, когда он совсем рядом с ней.
В спальне было тихо, только еле слышно тикали часы, но погруженная в глубокий сон девочка, внезапно села на кровати. На ее милом сонном личике была растерянность и радость. Она словно почувствовала что-то родное и очень близкое, будто кто-то позвал ее.
Ее босые ступни коснулись прохладного пола. В дреме София подошла к высокому окну, отодвинула занавеску и неподвижно застыла. Глаза ее были приоткрыты, а губы едва заметно шевелились. Подняв руку, она коснулась пальцами стекла, как раз там, где было ее отражение.
Непроницаемое лицо Деметрия осветилось легкой улыбкой. Зрачки расширились. Сестра услышала его зов.
Теперь, когда он удостоверился в том, что может звать ее на расстоянии, Деметрий немного успокоился. Он понимал, что София неосознанно реагирует на его призыв, и что, скорее всего, днем она может и не вспомнит этого, но видеть ее, хотя бы издалека, было смыслом его жизни.
Теперь день и вечер он проводил с теткой, как обычно, путешествуя с ней всюду, а ранним утром убегал из дома, чтобы видеться с сестрой таким необычным образом. Повозка была уже и не так нужна. Не чувствуя усталости, словно черпая силы в своей невероятной привязанности к сестре, он прибегал к дому у маяка, где она являлась ему в оконном проеме в длинной белой рубашке с распущенными волосами – прекрасное, любимое видение.
Когда София подросла и ей минуло девять лет, ей было дозволено гулять рядом с маяком. Впрочем, строго-настрого запрещалось играть у обрыва и у самой воды, если рядом не было отца или няньки.
По сравнению с сестрой, Деметрий наслаждался относительной свободой. Он давно облазил здешние скалы и лес, побывал во всех уголках города и его окрестных деревеньках. Молчаливый, но такой рассудительный, мальчик вызывал у тетки полное доверие.
«Какой умный ребенок!» – то и дело восхищалась она, наблюдая за тем, как он обнаруживает одну способность за другой. Агата не скупилась на хороших учителей для своего крошки и негодовала на брата, который слышать ничего не хотел о сыне. Даже его значительные успехи в учебе не могли поколебать настрой смотрителя маяка.
«Бесовское все это», – говорил он, отмахиваясь от сестры. «Таких умных детей от Бога сроду не бывает. Мне лучше знать».
Ругая его про себя последними словами, от досады на его глупое толкование способностей мальчика, она перестала рассказывать Петеру об успехах Деметрия, убедившись в бесполезности своих доводов. Но это обстоятельство лишь усилило ее любовь к племяннику, в котором она и так души не чаяла.
Деметрий ходил всюду, где ему заблагорассудится. Не имея возможности играть с сестрой, он наблюдал за ней издалека, скрываясь на ветвях деревьев или за пригорком. София, если и чувствовала влечение к изгнанному брату, никак этого не показывала. Любимыми ее занятиями были игры с куклами и прогулки у океана в сопровождении отца.
Смотритель, суровый и властный, с ней становился совершенно покладистым. Он сажал дочь на колени и как всегда потчевал ее рассказами о дальних берегах, морских приключениях, быстрых кораблях и невиданных созданиях. Другой его излюбленной темой были наставления святых и неуклюжие попытки пересказать воскресные проповеди их маленькой церкви, стоявшей неподалеку от маяка. В его мозгу причудливо сосуществовали вера в русалок и Пресвятую Деву, о чем он мог долго и пространно рассуждать.
Как-то раз, когда Петер отправился прогуляться с дочкой, он хлебнул рома больше, чем обычно, а от палящего солнца его сморило под развесистым дубом. Тем временем, София расчесала волосы двум своим куклам, угостила их пирожными, слепленными из глины и земли, и немного посидела рядом с отцом, слушая его раскатистый храп.