Незваные гости
Шрифт:
Городок Ф…, где они вышли из автобуса, тоже был переполнен до краев. Сильно пострадавший от войны, он переживал величайший беспорядок реконструкции: леса заставляли прохожих шагать прямо по мостовой среди машин; обвалившиеся стены, черный щебень развалин, рельсы, балки, горы камней, а рядом безупречно белые новые здания и земля, посыпанная белой пудрой обвалившейся штукатурки; собор все еще был заключен в прозрачную клетку лесов; зато мост был готов, он кишел машинами и пешеходами – громадный, широкий, удобный, куда великолепней прежнего, разрушенного немцами. Воскресная толпа проникала всюду, она наводнила улицы, быстро просачивалась между домами там, где улицы были только еще в зародыше. Ольга хромала…
В «Кафе-Табак» [45] , около которого была остановка автобуса, им сказали, что следующий автобус будет только в восемь часов. Если они хотят, они могут взять номера на очередь. Они заплатили за номера и пошли обедать, хотя еще не было семи часов [46] . Но надо же было убить время, спрятаться от толпы, от машин, – даже Фрэнк слишком устал, чтобы бродить по улицам. Они вошли в первый попавшийся ресторан, угощавший посетителей по стандартным ценам.
45
«Кафе-Табак», или просто «Табак», – кафе, в котором продаются папиросы и марки. Вывеска «Табака» – большая красная сигара.
46
Во Франции обедают обычно в восемь часов.
Обед получился праздничным. Успокоившись относительно возвращения домой, они были рады отдохнуть. Ресторан мало-помалу наполнялся, и этот августовский вечер был похож на конец свадьбы, когда молодые уже удалились, а гости – в изнеможении от съеденного и выпитого, от шуток, песен, танцев… Молодые забыты, у торжества уже нет центра, оправдания, все пришло в беспорядок, чувствуется усталость и какое-то разочарование.
Фрэнку и Ольге было хорошо за маленьким столиком, украшенным цветами. Очень уютно. Обед был до того плохой, что оставалось только смеяться. Кассирша, которая не знала, над чем они так искренне потешаются, смеялась издали вместе с ними. Они чувствовали себя чудесно затерявшимися в этой занятой едой толпе, для которой они были всего лишь августовской влюбленной парочкой. «В конце концов, – говорил Фрэнк, – может быть, они не такие уж плохие, все эти люди, такие же потные и усталые, как мы. На то и воскресенье, чтобы уставать и потеть». Они вели себя, как все. Как все! Фрэнк был в состоянии блаженного упоения… «Зачем страдать, – говорил он, – не надо возводить свое несчастье в систему. Все еще может измениться. По взмаху волшебной палочки. Не обязательно быть Наполеоном, чтобы зависеть от войн и революций, политика часто влияет на судьбы самых обыкновенных людей… простых людей, как теперь говорят. Посмотрите биографии великих людей, все они зависели от чудес, случайностей, несчастий… Всегда происходило что-нибудь, что их спасало, а пока что надо заниматься своим делом, работать изо всех сил. Замкнуться в своем ремесле, сделать из него панцирь и не позволять себе терять время из-за окружающей тебя ненависти. Работать, работать и работать! Ольга улыбкой подтверждала, что он прав, и Фрэнк чувствовал себя бесконечно ей благодарным: она возвращала ему жизнь, с каждым днем он обретал кусочек жизни, постепенно он вернет ее себе всю-всю, целиком! Но надо было торопиться на автобус!…
День склонялся к вечеру. Перед «Табаком» стоял длинный хвост, загораживая тротуар и террасу; от посетителей, которые только еще собирались обедать, уже шел запах анисовой водки. Фрэнк достал свои номера и пытался выяснить, когда будет автобус и где их место в очереди… Как раз в этот момент произошло какое-то движение, началась давка: подъехал автобус – пустой! Если только это тот самый… Ольга и Фрэнк кое-как протиснулись во всеобщей сутолоке. Но водитель вышел, не выключив мотора и не открыв дверь для пассажиров… Он вихрем вбежал в «Табак», тут же вернулся, вскочил на свое место и тронулся без всяких объяснений, оставив позади себя ошеломленную, обескураженную очередь. А ведь это был парижский автобус, тот самый, который должен был подвезти Ольгу и Фрэнка. Они остались на тротуаре, где уже стояла не очередь, а просто толпа усталых и довольно мрачных людей… Еще один автобус остановился перед «Табаком», и снова началась давка; кондуктор крикнул: «Только в Париж!» – и Фрэнк с трудом вытащил Ольгу из толпы пассажиров, бросившихся к автобусу… Автобус отошел, а на тротуаре было все так же много народу. Фрэнк возмутился: такой беспорядок! Он отправился за разъяснениями в «Табак» и вернулся разозленный: они там не знают, будет ли сегодня автобус, в общем они ничего не знают, никто ничего не знает… Зачем же они тогда им сказали, что автобус будет, и что это за порядковые номера на очередь? Должно же быть расписание? Фрэнк и Ольга топтались на месте в ожидании. Люди вокруг них ждали, как и они, и тоже не говорили ни слова. Когда еще один пустой автобус остановился перед «Табаком» и шофер, забежав туда, отбыл с грохотом, опять оставив всех ожидавших на тротуаре, терпение Фрэнка лопнуло. «Что это значит?» – закричал он, призывая в свидетели людей из очереди, – впрочем, очереди уже не было, все разбрелись, сидели где попало: на краю тротуара, на столах и стульях террасы «Табака»… Никто ему не ответил, а некоторые даже отвернулись, как будто он совершил какую-то неловкость. Но чем меньше Фрэнк находил отклика, тем больше он распалялся, кричал… Что случилось со всеми этими людьми, почему они позволяют, чтобы над ними так издевались? Фрэнк переходил от одного к другому, пытаясь вызвать в них возмущение, а сам все больше раздражался и говорил все громче. «И потом, – кричал он, – я первый раз вижу, чтобы за порядковые номера брали деньги, да еще зря!» И вдруг какой-то невзрачный и вялый господин из толпы сказал очень отчетливо:
– Вы просто склочник, мосье, все ждут, ждите и вы, как все.
– Вы, значит, тоже из этой лавочки, – завопил Фрэнк, – по какому праву они берут с людей деньги, это незаконно!
Тут в ответ ему раздались выкрики, все кричали и смеялись, и, честное слово, они издевались над ним.
– Посмотрите-ка на этого шута! – крикнул кто-то… какой-то молодой человек, сидевший на столике рядом с девушкой.
Внезапно вспыхнуло всеобщее раздражение против Фрэнка… Эта толпа, которая должна была бы поддержать его, обрушилась на него, издевалась над ним, дразнила его, высмеивала. В довершение всего, расталкивая собравшихся, появилась подавальщица из «Табака»:
– Вот ваши деньги, мосье! Они нам не нужны! – И она попыталась сунуть Фрэнку в руку сто франков мелочью.
– Отдайте их кому-нибудь другому! – завопил Фрэнк, бросая деньги в голову невзрачному вялому господину, который первый назвал его «склочником». Тогда из-за какого-то столика поднялся толстый челрвек, в сером костюме, со сползавшими брюками.
– Посмотрите на этого склочника, на этого шута горохового, – загремел он, – приехали к нам со своим уставом! Убирайтесь к себе, мосье, туда, откуда приехали!
Толпа смеялась и кричала: «Шут гороховый! Склочник!…» Больше всего поразила Ольгу молодая парочка, сидевшая на столе и надрывавшаяся от крика…
– Дураки! – рычал Фрэнк, делая беспорядочные движения. – Вам нравится, чтобы вас обворовывали и заставляли торчать на тротуаре! Вам нравится сделка между автобусами и «Табаком»!
– Вы мне надоели! – заявил толстый человек и пошел на Фрэнка.
– В 1944 году вы мне были рады! – вопил Фрэнк. – А вы, что вы тогда делали, толстопузый!
Толстопузый размахнулся и опрокинул Фрэнка в одну из кадок с цветами, обрамлявших террасу. Прежде чем Фрэнк поднялся, Ольга встала между ним и толстяком: «Бандиты…» – прошипела она с такой сдержанной яростью, что толстяк заколебался: как-никак женщина, дама. Фрэнк, поднявшись, хотел кинуться в драку, но два официанта, вышедшие из кафе, схватили его под руки и, вытолкав на мостовую, потащили за собой… Ольга пошла за ними на противоположный тротуар. Фрэнк вырывался, машины, чтобы не раздавить их, шарахались, тормозили, гудели… Фрэнк был похож на Лаокоона, отбивающегося от змей! Подъехавший автобус, к счастью, скрыл их от толпы, у которой теперь было дело поважней. «Ну, ну, мосье, – говорили официанты, – мы вам советуем не задерживаться здесь, для вас же будет лучше…» И они отошли…
– Пойдемте на вокзал, возьмем такси, – сказала Ольга.
Они отправились на вокзал. Идти было недалеко, но Ольга, как ни старалась, хромала, припадая чуть не до земли…
– Вам больно, бедная девочка…
Голос Фрэнка, раздавшийся на темной мрачной улице, причинил ей еще большую боль, чем нога: она понимала, что он пришел в такую ярость главным образом из-за ее ноги, при мысли, что опять, хочешь не хочешь, а придется ей идти пешком… Она прекрасно понимала, что он вспылил из-за этого.
Такси на вокзале не оказалось, большая площадь была темна и пустынна. Они зашли в кафе – посоветоваться: да, может быть, в каком-нибудь гараже еще есть такси, надо позвонить. И действительно, им обещали прислать машину. С этого и надо было начать, как они сразу не догадались.
В стареньком такси, шофер которого запросил с них двести франков за двадцать километров пути, они ехали, прижавшись друг к другу. Внешний мир состоял из толчков и запаха бензина в слепой, глухой ночи…
Фрэнк заплатил шоферу. Они вошли в большой прохладный дом. Ночной аромат цветов, чернозема, необъятное звездное небо… Все это было не для них.