Незваный гость
Шрифт:
Крыжовенем, как я и предполагала, владели купцы, даже один купец, старый мой знакомый Гаврила Степанович Бобруйский. В явных контрах они с приставом замечены не были, более того, Блохин был допущен в дом.
— Белокаменные хоромы на Гильдейской улице, сразу узнаешь. Поговаривают, купец отчаянно старается старшенькую свою, Марию Гавриловну, с рук сбыть, вот и привечает господ холостых.
— Сколько лет старшенькой?
— Да уж немало, и лицом чисто папенька, так что с женихами негусто. У Аннушки, младшенькой, от женихов отбоя нет, хорошенькая как картинка, приветливая такая щебетунья. Да я сейчас тебе на карточках всех покажу, я же каждый
Гнум порылся на полке, достал пухлый альбом, а из него черно-белый глянцевый лист.
— Это последняя карточка пасхальная, Рождество Бобруйские на водах встречали, наверное, там фотографов наняли.
Нарядно одетые женщины числом три стояли перед холщовым задником с античными колоннами. Нинель Феофановна в центре, дочери по сторонам от нее. Бальное платье с кружевным воротом и длинным шлейфом шло купчихе чрезвычайно, шлейф она придерживала изящной рукой в белой перчатке, в фотографическую камеру смотрела с кокетливой улыбкой. Худощавая большеглазая блондинка, холеная, моложавая. Младшая дочь, тоже светловолосая, но пухленькая, на плечах и щеках ямочки, изображала балетное па, отставив в сторону ножку в атласной туфельке. Мария же Гавриловна стояла ровно, как на плацу, опустив руки вдоль приземистого тела. Было ей около тридцати, и кроме общей корпулентности, от папеньки достался ей раздвоенный на кончике толстый нос и цепкие, узко посаженные глаза, сейчас угрюмо смотрящие прямо перед собою.
— Они, что ли, неродные? — спросила я Ливончика.
— Мария у Гаврилы Степановича от первого брака, — кивнул гнум.
— Значит, падчерица. А Бобруйский вдовец. Небось из столицы себе новую супругу привез?
Мне стало жалко некрасивую Машеньку, тяжко небось с эдакими нимфами проживать каждодневно. Батя красавиц своих любит да обихаживает, а тебе только замуж и осталось, чтоб идиллии семейной не мешать.
— Да нет, — удивился гнум, — нашенская Нинель Феофановна, из старинного купеческого рода Калачевых.
— Д. Ф. Калачев — купец первой гильдии, меценат ваш знаменитый? — припомнила читанное в поезде.
— Дормидонт Феоктистович, — кивнул Ливончик. — А Нинель, стало быть, внучка единственная, дитятко с младенчества залюбленное. Феофан-то, сын, с женою вместе от черной хвори сгинул, Калачеву девочку оставил. Ну и знаешь, как бывает: дед только что пылинки с кровинушки не сдувал, любые капризы исполнял моментально.
— Так она богатая невеста была?
— Более чем. В городе все удивлялись, зачем она за Бобруйского замуж пошла. Он управляющим у Калачева служил, ни денег, ни положения, ко всему вдовец. После, когда Аннушка родилась, через несколько месяцев после свадьбы, удивляться перестали. Дормидонт Феоктистович только и успел на правнучку посмотреть, да и сам на тот свет отправился. Гаврила Степанович заместо него стал, да так резво за дело принялся, что всех конкурентов по миру со временем пустил, всю власть в Крыжовене под себя подмял. Теперь, куда ни посмотришь, все его, личное. Помощники его, Чиков с Хрущом, ежемесячно поборы с торговых мест вымогают, а на чиновных местах все людишки верные, прикормленные либо родня.
Я посмотрела на карточку. Экая история занятная. Купчиха молода, собою хороша, легкомысленна. Нинель Бобруйская. «НБ» — стояло на рукоятной гравировке револьвера. Пристав готовил оружие в подарок замужней барыне? Они были любовниками? Муж ее об этом знал?
Под каким бы соусом мне в дом на Гильдейской улице пробраться? Репортерку они на порог
— Приютская директриса тоже родня? — перестала я сокрушаться.
— Чикова супружница, говорю же, рука руку моет.
Попрощавшись с Соломоном, я побрела на Архиерейскую. Завтра, все завтра.
Мишка встретил меня на пороге.
— Тетки-то твоей нет до сих пор!
Посмотрев на мальца, я громко рассмеялась.
— Что за маскарад?!
Михаил оправил складки моего домашнего платья.
— Вши у меня были, в тепле отогрелись, и ну скакать. Ну я от греха всю одежу в печи спалил, башку вымыл с дустом, чуть волосья не вылезли, а переодеться во что не нашел, нету в доме ни штанов на меня, ни еще чего мужского. Снять?
— Ну уж нет, — хихикнула я, — только голых мужиков мне в спальне недоставало или хочешь на манер античных мыслителей обернутым в простыню ходить? Носи пока мое, после купим тебе новую одежду.
Устала я изрядно, настолько, что думать связно не получалось.
В мое отсутствие Мишка успел прибраться в доме, смахнул пыль, выбил на снегу палас из гостиной, в комнате хорошо пахло свежестью, наварил щей, и теперь ими меня потчевал в выскобленной до блеска кухоньке.
— Экий ты хозяйственный, — похвалила я, — и готовишь перфектно.
Он зарделся.
— А Зара-то провидица как же?
Я пожала плечами.
— Тревожиться пока рано, может, в гости к кому поехала. Сколько ее нет? Меньше суток? В управе заявления о пропаже не примут…
Запнувшись, я хлопнула себя по лбу. Мне же в приказ утром идти! Волков приглашал на опознание. Волков Григорий Ильич, холостой, собою пригожий и в дом Бобруйских допущенный. Предложу ему сделку: я тебе, Григорий Ильич, то-то и то-то, а ты мне семейство купеческое опроси по анкетному листочку, который я сей же миг составлю. Хорошо? Да. Только про «то-то и то-то» надо поразмыслить. Что именно взамен услуги предложить?
А Губешкина? Про нее тоже сообщу, вдруг прислушаются. Или нет? Хозяйка уехала к клиенту ночью, тайно, денег ей посулили сверх меры. Шутка ли, двести рублей. Ладно, обождет покамест.
Когда мы с Мишкой уже сопели в четыре дырочки в спальне, я в кровати, он на кушетке, застеленной найденным в хозяйском шифоньере бельем, пацан шепотом спросил:
— Геля, только не серчай, ты кто?
— Что — кто? — сонно пробормотала я.
— Кто ты такая? Ведь не репортерша столичная? Я, когда одежу себе подбирал, револьвер нашел.
— Барышне без револьвера в дороге никак.
— И мундир чиновничий.
Хихикнув, я спросила:
— Петлички опознал, сыскарь доморощенный? Я, Михаил, надворная советница из чародейского приказа Мокошь-града.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в коей против Евангелины Романовны играет сила печатного слова, а сделку предлагает противная сторона
Карта Змея говорит о дурном предзнаменовании. Вам грозит опасность. За вашей спиной давно плетут интриги и готовятся нанести болезненный удар. Карта предвещает предательство со стороны хорошо знакомых людей, двуличие и обман. Она также означает порочную связь. С другой стороны, карта Змея может указывать на мудрость и прозрение.