Ни живые, ни мёртвые
Шрифт:
Я в ступоре положила подборок на плечо мужчины, не понимая, как же сильно тропа свернула не туда, раз я с тех пор даже близко не ощущала подобных эмоций. Ещё никогда Канг не поступал столь... по-отцовски. Как настоящий родитель. И никогда до этого я даже близко не ощущала семейного тепла, уюта или как это бывает в нормальных полноценных семьях. А тут... такое.
И так и не решилась обнять в ответ.
– А вы...
– я сглотнула, когда мы наконец-то отстранились друг от друга, - сохранили её вещи?
– К-конечно, - лицо Канга выражало весь спектр светлых чувств: от смущения до радости.
– Хочешь посмотреть?
Я
– Да... хочу понять для себя кое-что.
– Хорошо, - он кивнул и встал, хлопнув себя по ногам, будто что-то потерял в карманах. Затем перевёл взгляд на меня, вновь кивнул и двинулся к двери.
– Пойдём.
Свет во всех местах был выключен. Вздох раздражения - когда Мэри ложилась спать, напичкавшись таблетками, она везде выключала свет, даже на втором этаже. Но мою комнату, к счастью, никогда не трогала. Хотя бы на это у неё хватало последних клеток мозга.
Узкий коридор сменился небольшой площадкой перед окном, а за ним - чернильный Равенхилл, во тьме которого тут и там казались то ли призраки, то ли ожившие трупы. А ещё вороны с окровавленными клювами...
– Всё на чердаке, - тихий голос Канга прозвучал слишком громко для полной тишины дома.
– Мы храним там, чтобы лишний раз не вспоминать о...
– Я понимаю.
Мужчина в третий раз кивнул и неловко улыбнулся, после чего выдвинул мне лестницу. Оставив его внизу, я забралась на верх - скрип ступенек сопровождался его волнением о моей осторожности.
Бух!
Дверца открылась с глухим стуком, разногнав всю пыль по треугольнообразному помещению. Летающие песчинки поблёскивали, когда попадали на тонкую полоску лунного света, и растворялись в кромешной темноте. Понятия не имела, была ли тут где-то лапочка, поэтому воспользовалась фонариком телефона - уже привычное средство, когда я в очередной раз где-то лазала. Однако в этот раз была хотя бы не одна. Уже радовало.
Правда, свет не выхватил ничего страшного, как я отчего-то ожидала увидеть. Скошенные шкафчики с красной резьбой, стопка тетрадей с неровным почерком китайских иероглиф, сушёные листья и цветы, почти рассыпавшиеся в прах, множество иностранной посуды, детская одежда и фотографии. Именно к ним я направилась сквозь запах сырости и нечто едва уловимо знакомого, будто коснулась давно забытой любимой детской игрушки. Под толстыми слоями пыли оказались старые фотографии: вот свадьба Канга и Мэри, вот она беременная, а вот - смеющаяся маленькая девочка, из дочь. Через пару рамок попался её качественный портрет примерно в десятилетнем возрасте: чёрные волосы, пухлое лицо, в щеках которого тонули узкие глаза, и большие очки. Отчего-то она мне показалась знакомой, и я пригляделась. Брекеты, родинки и слегка оттопыренные уши...
Да, она определённо кого-то она мне напоминала. И была очень похожа на...
Мир замер.
И треснул от невозможности осознания.
Как так? Как это реально? Этого не могло быть! Просто физически не могло! Ведь Юймин сбили более пяти лет назад, а потом...
А потом она умерла во второй раз.
Ведь на меня смотрела Тинг Моу.
Дневник 5
Я не сплю уже больше двух лет.
То ли сильная магия, то ли зелья Орла — я не смыкал век ночью ни разу за прошедшее время. Энергия вселенной держала меня в бодроствовании,
Но красота меня волновала меньше всего — Мэллори всегда будет любить меня таким, какой я есть. Даже если от души уже ничего не осталось. Даже если мои руки стали чёрными от гнили.
Даже если я стал монстром.
Снежинки оседали крупными хлопьями на волосах и леденили кожу головы. Далекое бледное солнце безжизненно ласкало лицо, напоминая руки давно ушедшей Ивет — такие же недостижимые и холодные. Как и лёд в моём сердце. Никаких лишних эмоций — лишь чёткие шаги и страсть к власти, что намного сильнее страсти к женщине, что горячит кровь и заставляет идти на безумства.
Я убил уже сотню людей.
И всё ради неё — владычицы-власти, этой непокоримой даме, любимицей всеми. И я не зависим от неё, нет, — я и есть сама власть, я живу ею и ею же являюсь — от разодранной нежной человеческой кожи до магической тёмной силы, из которой я впредь состоял.
Я — тьма.
Друзья, рукопожатия, клуб по интересам. Путешествия, истоки колдовства, море крови. Сделки, вырванные сердца. Последователи. Подчинённые.
Свита Ворона.
Прошлое кануло в лету — теперь не существовало того мальчишки, полного яда мести и желания признания остальных. Теперь деньги не были проблемой, как и состояние — замок и собственный город тому доказательства. И уважение по всему миру — все видели во мне спасителя, но никак не убийцу своих родных или Дьявола во плоти — заключать выгодные сделки такой же грех, как и насилие.
Но я — сама сила.
Как только проваливался в сон — менялся мир. Из одного в другой, и так до бесконечности, пока я бы не сошёл с ума...
Но встретил их — высших, сущность Вселенной.
Они сами сделали меня всесильным — покровителем от мелких планет до целых галактик. Я победил непоколебимую Смерть, подчинил разум, чувства и тысячи чужих судеб. Меня окружали такие же сильнейшие — нет, не маги, ибо это слово слишком уменьшало наши возможности. Мы были иными существами...
Посланниками самой Мультивселенной.
Снежинки хрустели под ногами. Непоседливый ветер разметал полы вороновой мантии. Я опустился на колени, пачкая их в мокром снеге и земле, и преклонил голову перед могилой. Ни имени, ни дат, ни эпитафии — такая же пустота, как и в разуме. Бездушный могильный камень в глубине чащи леса.
Это было её место.
Детства, взросления, юности.
Здесь я начал свой путь — от горелых обломков приюта до статуса бога.
Здесь я отказался от всего, кроме магии и власти.
Здесь я похоронил Ивет Касс.
И весь свой свет.
Кровь неприятно липла к рукам, и я протяжно и издевательски растирал её по белоснежной коже щеки, чувствуя, как кончики пальцев надавливали на челюсть. Подле меня лежал труп — алое мессиво, буквально выпотрошенное жестоким убийством и тёмной магией. В залитых кровью волосах больше не видны седые полосы, глазные яблоки выдраны и безжизненно свисали, а зубы выбиты и раскрошены. Рядом с его упавшей на бок головой валялся вырванный язык. Месть совершена — предатель повержен самым чудовищным образом — так поступали лишь настоящие злодеи.