Ничейная земля
Шрифт:
— Человеку плохо там… Откуда я знаю, что с ним? Я не врач… иначе я бы вас не вызывал, а сам справился бы! — Я в сердцах сломал карандаш, лежавший на столе. — Женщина… Не знаю я точно её возраст! От тридцати пяти до сорока. Пока вы всё это расспрашиваете, она там, может быть… Климова Галина Фёдоровна. Нет, я не родственник! Я учитель… Какая вам вообще разница, кто я? Вышлите бригаду, вот и всё!
Мне ответили, что все бригады сейчас на вызовах, и придётся подождать. Как только ближайшая к этому адресу бригада освободится, она
Я вернулся на крыльцо. Антон сидел на ступеньке и при моём появлении вскочил.
— Сейчас "скорая" приедет, — сказал я.
Я не мог оставить перепуганного Антона одного и пошёл с ним к нему домой. По дороге мы встретили Мишку: он выходил из магазина с банкой пива, на ходу делая глоток, а в другой руке у него была сумка с продуктами. Выглядел он, мягко говоря, не очень счастливым — иными словами, был мрачнее тучи. Антон сразу рванулся к нему через талые лужи, поскальзываясь на корке апрельского льда.
— Дядя Миша, где ты был? Я тебя искал!
— Да я только в магазин вышел, мой хороший, — ответил Мишка, приподнимая и показывая нам сумку, из которой торчала палка колбасы, круглый бок ржаного хлеба и пакет кефира. — А что такое?
Узнав, в чём дело, он присоединился к нам, и мы пошли втроём. По дороге он довольно быстро допил своё пиво и выбросил пустую банку, а когда мы вошли в дом, он поставил сумку с продуктами в угол и велел Антону сесть в комнате на диван. Мне показалось, что Антон немного успокоился: видимо, он надеялся на "скорую".
На кухню мы вошли с Мишкой вдвоём. Я невольно вздрогнул, увидев своими глазами то, о чём мне сбивчиво рассказывал Антон. Галина Фёдоровна лежала на полу у кухонного стола — в фартуке, с белыми от муки руками; на столе было тесто, миска с фаршем, а на посыпанном мукой противне сидело ровными рядками десятка два готовых пельменей. Один пельмень, наполовину слепленный, лежал на полу возле безжизненно откинутой руки Галины Фёдоровны — видимо, она не успела его доделать. Мишка подошёл, присел возле неё, окинул её взглядом и пощупал пульс на сонной артерии. Подняв лицо и посмотрев на меня, он тихо проговорил:
— Всё… Кранты.
— То есть? — похолодел я.
Мишка помолчал и сказал:
— Мёртвая. Видно, мгновенно её скрутило, и пикнуть не успела.
— Ты уверен? — пробормотал я.
Мишка выпрямился, мрачно усмехнулся, и от его взгляда у меня пробежали по спине ледяные мурашки. Он проговорил:
— Я видел смерть. И знаю её личину… — Вдруг он воскликнул: — Антоха! Тебе что было сказано?
Его взгляд был устремлён куда-то за моё плечо; я обернулся и увидел, что в дверях стоял бледный Антон и смотрел на мать широко раскрытыми, полными слёз глазами. Мишка схватил его на руки.
— Тебе что было сказано? — повторил он. — Сидеть в комнате. Кто тебе разрешил заходить?
Антон обвил руками его шею и мелко затрясся. Мишка вынес его из кухни, а я — что мне ещё оставалось? — поплёлся следом. Мишка опустил Антона на диван, присел рядом и с минуту удерживал его, не давая ему вскочить и броситься обратно на кухню.
— Тихо, тихо. Держись. Надо держаться.
Вскоре Антон перестал биться и уткнулся лицом Мишке в плечо. Поглаживая его по голове, Мишка смотрел на меня, а я почему-то думал: Мишка на правах друга мог и носить его на руках, и обнимать, тогда как я был учителем и должен был соблюдать некоторую дистанцию. Хотя могла ли быть об этом речь сейчас, в такую минуту? Я присел рядом, и Мишка отдал Антона в мои объятия.
— Пойду, покурю, — сказал он.
Он вышел во двор и курил там, пока мы ждали уже бесполезную "скорую", которая задерживалась — впрочем, теперь это уже не играло большой роли. Младшая сестра Антона, Маша, спала в своей кроватке и ничего не знала, и мы не стали её будить. Мишка вернулся, и Антон встрепенулся, вскинув побледневшее, залитое слезами лицо.
— Нет, никто не едет, — сказал Мишка, качнув головой.
"Скорая" приехала через полчаса. Антон весь напрягся, вытягивал шею, как будто в нём ещё теплилась безумная надежда на чудо. Врач, выйдя из кухни, сказал, разводя руками:
— Милицию вызывайте, а мы уже тут ничем, как вы сами понимаете…
Когда тело, накрытое с головой белой простынёй, выносили на носилках, Мишка прижал голову Антона к своей груди лицом, чтобы тот не смотрел. На крыльце послышалось трескучее "Апчьчьчь!", и вошёл участковый Саночкин — озабоченный, усталый и с красным распухшим носом.
— Кто обдаружил тело? — спросил он гнусаво.
Вечно простуженный, он отчаянно шмыгал и покашливал.
— Опять простудились, Виктор Иваныч? — сказал я.
— Ох, и де спрашивайде, — прокряхтел он, доставая платочек и вытирая нос. — Оседь, зиба и весда для бедя — адское вребя. А летоб — пух тополидый, у бедя да дего аллергия. В общеб, круглый год. Де дос, а даказадие…
Я сказал:
— Тело матери обнаружил сын Антон. Можно его не мучить сейчас? Он и без того в шоке.
И я кивнул в сторону притихшего Антона, сидевшего на коленях у Мишки.
— Да как скажете. — Участковый высморкался, обернулся и кивнул: — Привет, Миша. (У него вышло "Биша".)
— Здравствуйте, — отозвался Мишка.
Саночкин допросил меня и Мишку, при этом сдерживая чиханье. Когда он выходил из дома, на крыльце раздалось двукратное яростное "Апчьчь!", усталое кряхтение и трубный звук сморкания.
Мне пора было возвращаться в школу. Мы с Мишкой вышли во двор.
— Мне надо идти, — сказал я. — У меня ещё уроки сегодня. Ты побудешь с Антошкой?
— Само собой, — ответил он.
— Там ещё его младшая сестрёнка… Когда проснётся, её, наверно, накормить надо будет. Да и Антошке поесть надо бы, хотя, если честно, не до еды сейчас… Но ты всё равно за этим проследи.