Ничейный час
Шрифт:
— Мы возвращаемся, — прошептал Арнайя Тэриньяльт.
— Ты… ты что-то видел?
— Нет. И мы не будем больше ничего искать. Поставим здесь границу, как и везде. И возвращаемся.
***
Королевский холм праздновал окончание Объезда. Сила короля снова текла в земле, уговор с ней был подтвержден, впереди еще год радости и безопасности, так почему не ликовать?
Две королевы сидели на галерее над Королевскими садами. Внизу мерцали разноцветные огоньки. Некоторые двигались, потому, что это были праздничные фонарики в руках у гуляющих. Другие огоньки плыли
Журчания фонтанчиков слышно не было из-за музыки. Красивый низкий мужской голос вел мелодию, которую то подхватывали, то отпускали лететь вольно, то переплетали изысканными украшениями две лютни, виола, флейта, маленький барабанчик и колокольчики.
Это был просто певец, не бард Дневных, которые вызывают песней зримые образы. Образы возникали сами по себе, в душе. Может, он пел вовсе не об этом, но от песни щемило сердце, и невыразимая печаль охватывала душу.
— Воистину, это последний раз, — тихо прошептала Асиль.
Сэйдире украдкой рассматривала ее. Годы не очень изменили Альденне Асиль. Она всегда была тоненькой, такой же тонкой оставалась и теперь. В белых волосах седина не заметна. Но темных теней вокруг глаз не скроешь, да и лицо потеряло округлость и стало острым, складки залегли возле губ. Асиль слушала песню. Слова отсюда трудно было разобрать, только голос, чудесный голос долетал до самых высот.
— Я не верю в "последний раз", — ответила Сэйдире.
— Ты что-то знаешь? — по-птичьи повернула голову Асиль. — Скажи мне!
— Я не знаю ничего. Просто не верю.
Асиль сложила ладони, склонила голову набок.
— Я завидую тебе.
Сэйдире подняла брови.
— И я хочу, чтобы ты знала, Лебединая госпожа — брат моего покойного мужа, а потому и мой брат, твой супруг тебя любит. И я завидую тебе, потому, что меня некому любить и мне любить некого.
Лицо Сэйдире стало странным. Она опустила взгляд, потом вдруг потянулась к Асиль и обняла ее. Асиль ощутила внезапное огромное облегчение, прилив тепла. Веки отяжелели, нос и губы мгновенно распухли, глаза наполнились слезами. В плечо тоже уткнулось что-то мокрое. А потом обе женщины постыдно разревелись на глазах у служанок, щебетавших в уголке у столика со сладостями.
— Ты такая красивая, я все время тебе завидовала! — хлюп.
— Да чему завидовать! Таких золотых волос ни у кого нет, и глаза, как у кошки! Драгоценной лунной кошки! И у тебя такая красивая грудь, все мужчины только на тебя и смотрят! — Шмыганье носом.
Служанки с опаской смотрели на дам, застыв над полными кубками. У кого-то изо рта выкатился орешек в меду.
— Что уставились? — рявкнула по-львиному Сэйдире. — Несите еще вина, сороки!
Асиль, размазывая по лицу тушь и белила, бросила взгляд вниз и вскочила.
— Ты только посмотри! — ахнула она. Сэйдире тоже подошла к перилам. — Она с моим Тианальтом! А ведь говорили, что она с моим братом!
— Это что такое? — закричала Сэйдире. — Майвэ, ах, мерзавка! Сколько же интересного я узнаю, оказывается! Аште, быстро вниз, тащи сюда мою дочь и Тианальта… пригласи к столу. Быстро!!!
Это была безумная ночь, ночь вне закона, и возможно было все. Майвэ не ожидала увидеть Тэриньяльта в садах. Она не знала, что он вернулся. Но сейчас он шел прямо к ней, словно видел ее. Вирранд Тианальт замедлил шаг, мгновенно осознав, что здесь и сейчас случится что-то только для этих двоих. Внезапный жар прокатился по телу Майвэ, от головы к ногам, кончики пальцев засвербило, словно из них вот-вот готовы были вырваться язычки пламени. Она, словно подхваченная ветром, легкая-легкая, полетела к главе дома Ущербной Луны, а тот раскинул руки, широко улыбаясь. И было это на глазах у всех, а им было все равно. Такая это была ночь, замыкавшая годовой круг.
— Что ты скажешь мне? — еле пискнула Майвэ, когда Тэриньяльт крепко-накрепко прижал ее к себе.
— Я скажу — забирай меня, госпожа. Я больше не могу и не хочу бежать и сопротивляться, и будь что будет.
— Да что ж это такое! — ахнула, глядя сверху, Лебединая госпожа Сэйдире. Надо сказать, не так много гнева было в ее голосе.
— Такая ночь, сестра, — всхлипнула Асиль Альдьенне, Ледяной Цветок Тэриньяльтов.
В галерею скользнула Аште, поклонилась, сложив руки в коленях, пропуская Вирранда Тианальта. Воцарилось странное, неуютное молчание. Сэйдире тяжело дышала, ее распирало от гнева непонятно на что и на кого, и эта самая неопределенность злила еще больше. Она понимала, в ужасе понимала, что все неправильно, что она сейчас сделает что-то непоправимое, но это было сильнее ее.
— Нет тебе здесь привета, Тианальт! — выкрикнула она. — Ты блюститель Юга. Мы были твоими подданными. Но ты не помог, когда мой брат пришел убивать меня!
— Твоя правда, — ответил держатель Юга. — Требуй, чего желаешь в возмещение урона и обиды.
И вот что на это сказать? Чего требовать? Прыгни с галереи? Ох, как же она сейчас его ненавидела за собственную дурость!
— Я…
— Сестра! — испуганно ахнула Асиль. — Молчи!
Сэйдире ожгла ее взглядом. Ну почему она здесь, зачем она все это видит! Сэйдире стиснула зубы и зажмурилась. Это неправильно. Что-то с ней творится. Почему она так разгневана, откуда эта обида?
"Да потому, что ты лишняя здесь, Лебединая госпожа. Ты только посмотри, посмотри — они же не видят тебя. Твоя дочь не видит тебя, твоя новообретенная сестра не видит тебя".
Сэйдире всхлипнула, топнула ногой и выбежала с галереи. Ей никто не посмотрел вслед. Она побежала прочь. Бежала, рыдая, по дороге расталкивая попадавшихся под руку людей, то выкрикивая что-то, то тихо шепча, как сумасшедшая.
— Значит, ты все решил, сын? — сказала Нежная Госпожа.
Ринтэ наклонился вперед и коснулся лбом пола перед матерью. Та положила ему на голову худую бледную руку, тронутую старческой "гречкой".
— Я верю, что ты делаешь все правильно.
— Благодарю тебя, матушка. — Ринтэ поднял глаза. — Теперь я буду увереннее.
— Сомневаешься?
— Сомневаюсь.
Диальде покивала головой.
— Делай, что считаешь нужным. Люди пойдут за тобой. Они верят в тебя и в тебе одном видят защиту.
— Не могу сказать, чтобы я был в восторге.
— Понимаю, но вот так все сложилось. Налей мне еще, здесь холодно.
Ринтэ снял с жаровни кувшин и налил матери в обливную чашечку напиток. Запахло пряностями.