Никита Никуда
Шрифт:
– Вот и обратитесь к народу. Может, вам беднота отвалит от своих щедрот, - сказал я.
– Зря вы со мной так. Человек смертен. Кай - человек. Значит, Кай смертен. Знаком вам такой силлогизм? Могу другой предложить. Вы смертны. И находитесь в наших руках.
Значит, вы мучительно смертны. Не лезь на рожон, майор. Надо умирать с умом. Мне один статский советник такой статский совет дал.
Я соображал, чем все это для меня обернется, пока он слагал свой силлогизм. Ей-богу, я не знал, как поступить, решив, тем не менее, сколько возможно дольше противиться насилию над собой.
– Всякий человек смертен. Но не всякий человек - Кай.
–
– Силлогизм остается в силе при любых значениях средней посылки, - сказал Кесарь после недолгого недоумения, вызванного моим сомнением в моей же человечьей участи.
– Знаете, метр есть мера многих вещей. Мне ничего не стоит упрятать вас на два метра вглубь. И отдалить вашу судьбу на метр в моей власти. С вашей или Божьей помощью я добуду казну. Но лучше, если все-таки с вашей, лучше - для вас.
– Что это вы о Боге заговорили. Духовность пошла в рост?
Он нахмурился. Сменил выражение лица на враждебное. Место, где быть улыбке, занял оскал. Очевидно, и он от меня не меньше устал. Меня хоть моя неблестящая перспектива взбадривала.
– Дьявол искушает, Бог принуждает, - сказал он.
– Я же просто советую подумать здраво. Наши цели целиком совпадают. Всё за то, чтоб вступить нам с вами в производственные отношения. Не буду вас калечить пока. Ибо в здравом теле - здравая мысль. Кстати, встать.
– Я встал.
– Пока что вы на пятерку не тянете. Не ответили на главный вопрос. Ставлю вам фиг с минусом. Вынес нашему обществу суровый приговор и замкнулся в себе? Замкните его в свою очередь. В келью его, - кивнул он своим подручным.
– В камеру. Он хоть еще и не раскололся, но уже треснул повдоль. Заприте по всей строгости. Пусть посидит замкнуто. Ему надо остаться одному и подумать. Послушать, что подскажет совесть-суфлер. Будешь либо моим другом, либо своим трупом к утру. Ну а утречком - в церковь свожу. Такие контракты заключаются на небесах. И не надо меня ненавидеть так. Я ведь могу ответить взаимностью. Детская жажда справедливости жжет? Справедливости нет и не будет, доколе я жив. Справедливость торжествует у меня во рту. Ну-с, не стану вам очень спокойной ночи желать. Пока, рыцарь мечты, близкий печальному образу. Попрощайся с ним, Константин.
Константин молча склонил голову. Взглянул на меня с тоской и печалью, как на лучшего друга, которого только что умертвил.
Меня его вассалы - один молча, другой мыча и тыча под ребра - отвели в конец коридора и заперли в какой-то комнате.
Прямое назначение этого помещения мне было неведомо, но моему положению соответствовало. Темно. Тюремно. Узкое окно под потолком, стальная дверь. Я, пожалуй, мог бы вскрыть ее изнутри с помощью подходящего инструмента, но только где его взять. Голые стены, отсутствие мебели, ни табуретки, чтобы присесть или выбить ею окно, зарешеченное, стальными прутьями.
Небо, разлинованное в клетку. Звезды на нем. Бог, конечно, придумал прекрасный мир, да взял черта подрядчиком. Комар-зануда над самым ухом зудел.
Батарея отопления здесь была и, встав на нее, можно было выглянуть сквозь решетку.
Бесконечный многодощатый забор, зажглись фонари по периметру. Будка вахтера. Амбар, где вероятно, хранили корма. Царство этого Кесаря. Все это я видел при въезде. Людей, с тех пор, как две машины - 'фольксваген' и 'чероки' - выехали из ворот, не было видно. Если охрана и существовала, то предпочитала не попадаться мне на глаза.
Я обратил свои взоры внутрь. Вероятно, здесь складировали
Мышь - существо ночное, нечистое. Я не боюсь мышей, но иными брезгую. Однако надо было как-то примоститься поспать. Других планов у меня не было. В карманах - пусто и чисто. Решетка, дверь. Бежать все равно невозможно.
Комар в своем круженьи твердил однообразный камерный мотив.
Сколько одинаковых предложений за последние сутки. Глаза разбегаются в разных направлениях - какое принять. Кесаря? Излить ему все, что знал, разбавив небывальщиной? Самый легкий и самый подлый вариант. Упасть в собственных глазах я и без его помощи мог. Но я бы собой покончил от сознанья, что я подлец. Тогда я поклялся, что если кто-то меня отсюда вытащит, то своим согласием именно его отблагодарю.
Я полагаю, каждого в этой жизни - и многих неудержимо - по закону тяготения тянет на дно. Иногда я думаю, как сладко было бы кануть, пасть. Отбросить общепринятые устои, условности, собственные иллюзии, мечты, совесть, честь - спиться, украсть, пойти на поводу обстоятельств, стать альфонсом, предателем, клеветником - так вот, я думаю, что состояние бессовестности, падения - одно из наиприятнейших на земле. Состояние легкости, беззаботности, полета. Или нет?
Насколько дешево было время, когда я в засаде сидел, и насколько драгоценны минуты сейчас. Беспокойство мышью трепетало в душе. А еще тоска и надежда, что возникает ниоткуда, как вода во рву или слюна во рту.
Только что кружил комар, и вдруг - затих. Наверное, сел на меня. От этого повсеместного насекомого даже в камере покоя нет.
Я попытался определить, который час. Время ночью иначе течет. От Семисотова я почти засветло вышел. Тут же меня повязали, повезли. Дорога и разговор с главарем... Значит, часов двенадцать? В шестом часу в это время года начинает светать. Но это не значит, что с рассветом мое положение улучшится. Но все ж веселее при свете дня.
Я выбрал на ощупь наименее облезлый угол. Сел, подобрав колени, попытался уснуть.
Возможно, мне это удалось, потому что, когда я открыл глаза, света в камере стало больше. Бодрствуя, я бы гораздо дольше рассвета ждал.
Свет был неровный, рыхлый, колыхался, плясал. Из-за окна доносился шум, приглушенный двойными стеклами. Мне даже показалось, что в камере запахло дымом, проникшем в невесть какую щель. Где-то кричал петух, кукарекал курам.
Пока я разминал затекшие конечности, не рискуя ими, ватными, на батарею лезть, пытался по шуму определить, где горим. Если контора, то дело окончательно плохо. Я даже представил себе свою мучительную кончину. Должен признаться, что чрезвычайно боюсь умереть от неуважительных причин.
Полыхал амбар. Он был не так далеко от конторы, и при подходящем ветре она вполне могла воспламениться от него. И участь моя по-прежнему была под сомнением - до тех пор, пока ворота не распахнулись от удара извне, и в них влетел пожарный автомобиль, а за ним и другой. Третий остался снаружи, дожидаясь, пока какой-нибудь из них иссякнет. Быстро они подскочили. Еще не успел рухнуть амбарная крыша.
Деловито, слаженно работали пожарные. Метались еще несколько местных, их живо приобщили к делу. Так что контора осталась на это время без присмотра.