Никита Никуда
Шрифт:
Двигаться нам надо было к реке, что в начале пути была от нас справа, но теперь - поди догадайся, где лево, где право, а солнцу, этому обмылку дневного светила, в его нынешних обстоятельствах нельзя было доверять.
Надоела мне эта антиутопия.
Тревожить прохожих я теперь опасался: вдруг снова не то спрошу. Приходилось надеяться на интуицию.
Судя по вывескам - Примерочная, Придурочная, Притирочная - мы попали в торгово-ремесленное предместье и вполне могли стать жертвами домогательств других, нежели шлюхи, цехов, представители которых таращились из трущоб и делали знаки.
– Вам сюда, - усердствовали
– Нет, я прачечную ищу, - уклонялся я от их приглашений.
Когда же нас окружали прачки, я говорил, что нужна мне ублюдочная, и пока они соображали, что под этим словом я разумел, нам удавалось сделать шагов пятьдесят. Дважды нас выручал мандат, купленный у крышевателя. Так, обманывая приставал, нам удалось и из этого предместья выбраться. Однако в результате того, что приходилось все время изворачиваться и вилять, мы вконец заблудились, Маринка хныкала, просила бросить ее в беде или удовлетворить, наконец, ее крайнюю необходимость - Господи, взмолился Ему я, да что им всем от меня надо? Неужели нет более на Земле иных мужиков? Не для того я от падликовых девок ушел, злился я на Маринку, чтоб вынув из штанов штепсель, тут же подключиться к ней.
И что они все вцепились в меня? Если дело в шляпе, то да, шляпа моя на мне. И настолько со мной срослась, что снять ее и где-нибудь бросить граничило с самообрезанием. Существует ведь психологическое представление, что шляпа есть крайняя плоть. К тому ж ощущение засунутости в эту шляпу придавало уверенности в себе.
Я думал, поглядывая искоса на Маринку, что она сбесится. Она рвала из себя волосы, кожа ее искрила, особенно в области эрогенных зон, а там, где были сосредоточены наиболее горячие точки, одежда ее дымилась. И только тогда, когда я пригрозил сдать ее в публичный дом, она прекратила свои демонстрации.
После этого размышлять мне стало гораздо легче, и я тут же сообразил, что если пустить самотеком издыхавшую от жажды лошадь, то она нас к воде и выведет.
Так оно и случилось. Смеркалось, когда мы вышли к реке, и первое, что я увидал, это плывущая вниз по теченью черная шляпа. Я даже подумал, что это та самая, что проплывала, когда мы взрывали мост, но это соображение так и не смогло уместиться в моей голове.
Теченье было не шибкое, но река глубока. Вряд ли удастся нам перейти эту воду вброд.
Самолет, что давеча барражировал, притулился на бывшем лодочном пирсе. Я подумал, что может, удастся на нем пересечь сей хладный рубеж. Летчик уже зачехлил самолет, однако я не терял надежды. Тем более, что эта же мысль пришла в голову и Маринке:
– Может быть, летчика уговорим перебросить нас через реку.
– Летчика, может, и уговорите, самолет - нет, - сказал летчик.
– У него после петель башка кружится.
Когда же я вынул свой табельный пистолет и потряс им перед носом пилота, он только вздохнул и поморщился.
– Самолет с таким самочувствием далеко не улетит. Он с утра себя плохо чувствует. У него все сосуды сужены от местного керосина.
Я убрал пистолет. Пришлось отойти ни с чем, хотя, на мой взгляд, этот самолет-симулянт вполне еще мог слетать туда и обратно.
Сломанное солнце закатилось за горизонт. Длинная, словно дыня, луна, блестя собой, повисла в левом углу пейзажа. Город постепенно погружался во мрак. Что творилось во тьме в этом селении без электричества,
Далеко за рекой виднелись огни. Ветер истинной свежести перепархивал с того берега и манил. Город Съёмск был несколько выше по теченью реки, так что помощи ждать оттуда не приходилось, кричи - не кричи. Ничего не оставалось, как самим сунуться в воду, уповая на то, что Бог спасет, протянув через реку руку свою.
Лошадь уже напилась и в воду не лезла, пришлось, волоча за узду и толкая сзади, нам ее кое-как в реку спихнуть. А дальше она - делать нечего - поплыла. Собака, поскулив и пометавшись без нас по берегу, бросилась в воду сама.
Наиболее промокаемое - деньги, документы, спички - я предварительно спрятал под шляпу и так плыл. Маринка вцепилась в гриву лошади с другой стороны и все время повизгивала: вода была холодна, и я даже обеспокоился, не сделались бы с этой Маринкой судороги. Мимо нас несло легкий мусор, проплывали остатки кораблекрушения, случившегося выше по теченью реки: шляпы, полные и пустые пепельницы, пластиковая посуда, деревянная обшивка кают. Причем штурман, успевший влезть в спасательный круг, был, несмотря, что мертв, всё еще пьян. Резвились при свете луны рыбы, плескались утопающие, цепляясь за жизнь, а то и за нас, но, невзирая на домогательства этих практически обессилевших прилипал, мы, включая лошадь и пса, выбрались на противоположный берег относительно благополучно.
Лошадь отряхнулась и сразу сунула морду в траву. Мы же потряслись немного от холода, потом собрали сухой травы и развели костер.
Согревшись и развесив для просушки одежду, мы погрузились в сон, поклявшись впредь избегать подобных клоак, пообещав себе и друг другу, что в этой Манде или другом похожем отхожем месте ноги нашей больше не будет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
По-над землей стлался туман, не поднимаясь выше колен, но прятал тропу, траву и в траве - мелкую живность. Тропа петляла - петля на петле, бросалась то влево, то вправо, пересекала себя, пускалась вспять, исчезала в тумане и появлялась вновь, и Антон понял, что так он никуда не уйдет или заблудится вместе с тропой, если не распутать или не распустить эти петли. Он сошел с нее и пошел на восток навстречу солнцу, но тут же обнаружил, что опять стоит на тропе. Свернул влево - и тропа повернула влево, вправо - и тропа вместе с ним, и куда б он ни ступил, под ним тут же открывалась тропа.
Странный феномен, подумал он. Удобный с одной стороны: куда ни иди - бездорожья не будет. Но вместе с тем отсутствие определенной тенденции искушало пуститься по всем направлениям сразу, но коль это было невозможно, то предстояло что-либо предпочесть. Он встал, словно буриданов осел, которому все-таки несравненно легче было выбирать между двумя соблазнами, здесь же их открывалось бесконечное множество.
Что-то рыжее показалось, спряталось и вновь мелькнуло метрах в ста от него. Шевельнуло кусты. Кто-то икнул или как-то иначе подал голос. Присмотреться детальнее мешал туман, но Антону было известно, что ничего рыжего, кроме лис, в этом лесу не водилось. Человеку лис неопасен, если бешенством не заражен, поэтому Антон и не вспомнил про автомат, переброшенный за спину.