Никита Никуда

Грим

Сутенер мне объяснил, что с усиками бывают брюнетки, как правило, да и то далеко не все.

Он сделал знак, и вновь выступила вперед та, рослая. Я пригляделся. Ноги пускай не от ушей, но улыбка шла от души. Одета в юбочку из мешковины с каким-то черным клеймом. Лицо костлявое, но кокетливое, перечислял я про себя ее приметы, словно робот для розыска составлял. Глаза - словно две вагины, а с губами рта - так все три. Над верхней из губ - усики. Под нижней - полоска слюны. Перекошенный бок. Очень уж неопрятно она выглядела. Да и прочие были

не лучше. Вероятно, жизненные неурядицы и тяжкие телесные упражнения исковеркали их. Трахать этих несчастных - лишь умножать печаль. Надо иметь дела со счастливыми женщинами.

Как бы на самого не подали в розыск за связь с несовершеннонормальными, спохватился я. Неизвестно, насколько легально они здесь устроились. Дуремары не дремлют. Я представил, как меня в заебаловке, пристегнув наручниками к отоплению или к потолку...

– Мысли носятся в воздухе, - перебила мой ментальный процесс высокая.
– Осторожнее с ними. Ваши нехорошие фантазии, чужестранец, могут быть подхвачены и воплощены.

– Никак не пойму, что у нее на морде, - шепнула Маринка.
– Раскрашена или расквашена так?

– И что вам за нужда в нашей внешности?
– подхватила другая, с широким, словно калмыцким, лицом.
– Совокупляемся мы с идеями. Сношаемся посредством слов. Внешность тут не имеет значения. Многие умы даже в Европе, а не только у нас, состоят с нами в интеллектуальной близости.

– Как же вы представляете себе это сношенье?
– довольно иронически спросил я.

– Ну, поболтать, что-нибудь помусолить, помуссировать мысль. Заморить вашего червячка. Да вы особо не заморачивайтесь, пенис дырочку найдёт.

– Каков каприз, таков и сервис, - в рифму сострил кондуктор.

– Изменить ваше и наше мышление к лучшему. Познав одну из нас, познаешь себя, - сказала она, очевидно, рассчитывая, что охваченный такой охоткой клиент так и кинется.

Самопознанье мне было, конечно, свойственно, но сразу весь открываться себе я не спешил. А то откроешь в себе такое, что и не рад будешь. Или можешь неправильно себя понять. Но про этих мегер я, кажется, понял. Эти шлюхи, действуя хитроумно, мужчин двояко заманивали. В зависимости от сорта клиента, от настроенья конкретного пользователя, от сопутствующих обстоятельств и обстановки вокруг. От того, говоря коротко, умственность в нем преобладает или любовь. Или разум, к которому - как они про меня поняли - я все более твердо склонялся. И они, действуя совокупно, не менее твердо старались меня с этого пути сбить.

– Во что б превратилось радость существования, если б в основе жизни разум един лежал, - сказала широколицая, - а не влеченье полов друг к другу. Достаточно вам напомнить роман Евы со змием.

Я действительно, чувствовал себя едва ли не Евой, искушаемой этим клубком змей.

– Оглянитесь вокруг, - принялась за меня высокая. Я, послушно ей, оглянулся. Эта Афродита с площади уже начинала вертеть моей головой.
– Нет здравого смысла в радости, пенисе, пении

птиц. Радость вам с точки зрения разума обернется глупостью. Пенье - пошлостью. Пенис - ересью. Ах, даже извилина накаляется, когда об этом задумываюсь.

В этом лице, где сосредоточилось три в одном, был излишек самоуверенности. Так что хотелось трахнуть по ней кулаком, а не чем иным.

– Возможно, не стоит тебе этой извилиной надолго задумываться, - сказал я.
– Даже если она самая извилистая из всех твоих.

– Сегодня у нас праздник радости и ликования, - сказала та, что даже в бедрах была не столь широка, как в лице.
– Ожидаются торжества по всей территории. Будут оды этому городу. Всем подадут блины. Самолет станет делать петли.

– По какому поводу?
– спросил я.

– По поводу торжества порнократии.

Нет, сказал себе я, власть этих шлюх над городом им не удастся и на меня распространить. Я огляделся еще раз. Уныло вокруг. И никаких торжеств по поводу торжества мной замечено не было.

Если у них таковы праздники, то каковы будни? Лучше уж смерть тут же принять, чем такую собачью жизнь.

– Жизнь - совсем не то, что думают о ней собаки, - сказала широколицая.
– Мы же с вами лишь немного умнее собак.

Если жизнь такова, то какова же у них смерть?

– Мне эту мысль один старичок подбросил, - продолжала широколицая.
– Пихучий такой старичок, в качестве уплаты за мои услуги. Правда, растолковать мне ее как следует он не сумел, потому что не смог. Но ассимилировав эту мысль, я использовала ее в одном из своих рефератов. Так что если у вас с деньгами туго, тоже можете вместо денег подбросить какую-нибудь мысль.

– Так в чем же состоит ваша интеллектуальная деятельность?
– спросил я.

– Ясность с вами! Да мало ли?
– воскликнула широколицая.
– Да без нас земля сойдет с круга. Или станет вертеться вокруг луны, дура.

Луна - это, помнится, в поднебесье. В качестве интеллектуала я не добирался до таких высот.

Тут уж они наперебой принялись мне свои мысли впаривать. Как я ни пытался, настроив ухо востро, во что-нибудь вникнуть, не понял из них ни аза. Тем более, что гвалт поднялся такой, что не всякое слово и разобрать-то было возможно.

– Свобода - это когда все можно, но возможности нет.

– Какая же это свобода, девчонки? Это импотенция.

– А если возможности есть...

– ... то какая ж это свобода?

– Нет возможности без взаимности...

– Ни хрена себе, Романсыч, - шепнула Маринка.
– На какого ж любителя такая любовь?

– Это работа, а не любовь, - услышала ее шепот высокая.
– Хотя эротически, конечно, любовь, а фактически - это творчество.

Основной моей мыслью в данный момент была не дать себя заморочить. Однако перепирались они более всего друг с другом. Я даже подумал, что они все лица изорвут друг дружке, хотя и так имели их так себе, не Бог весть.