Никита Никуда
Шрифт:
– Присоединяйтесь к нам, товарищ подполковник, будем вместе деятельность осуществлять.
Маринка дернула меня за рукав, чтобы я ни в коем случае на это предложение о сотрудничестве не откликался, но меня эта перспектива тоже никак не устраивала, менты же предложили из вежливости, поэтому я сказал:
– Благодарю, коллега, но нам надо двигаться. Да и устал чертовски.
– У вас была напряженная ночь?
– спросил майор.
– Напряженная женщина, - чуть не сказал я, но вовремя спохватился, что к протоколу это никакого отношения не имеет.
– Скажите, милиция, можно вам доверять?
–
– Собачьи Болота отрезаны, - продолжал он, - ветер постоянно дует оттуда сюда, так что я вам отсюда туда не рекомендую. Да и в лес нельзя: есть на этот счет распоряжение администрации и ВПЧ.
– Есть какие-нибудь сведения от Быкатого?
– спросил я, ибо полагал, что Маринке будет интересно услышать из заслуживающих доверия уст правду о судьбе пресвитера.
– Последняя радиограмма от него поступила около часу назад. Мол, люди погибли. Но пожар удалось спасти.
– А как же те, кто раньше, обогнав нас, ушли?
– Извлекаем из лесу по мере возможностей.
Он кивнул на группу девушек, недавно, видимо, извлеченных. Одичавшие девушки под десницей милиции притихли и вели себя не столь вызывающе, как вчера.
– Надежный из вас заслон, - похвалил я.
– Мышь не проскочит, - сказал майор, - мысль не прошмыгнет.
– Как же нам в город попасть?
– спросил я.
– Мосты сожжены. И теперь обе дороги впадают в реку.
– Ну так ищите брод, или идите в Манду, - сказал мент.
Другой бы на моем месте возмутился таким отношением и ответил бы оскорблением или действием, но я знал, что буддийское поселение с таким названием действительно существовало несколько ниже по течению реки. Помню, ходили слухи, что председатель правления этой общины мог превращаться в трех собак, а все жители носят усы, невзирая на пол.
– Там через реку ходит паром, - сказал мент.
– А ближайший мост - железнодорожный - находится в этом пункте.
– Он развернул передо мной карту и ткнул в пункт ниже селенья усатых еще километров на тридцать.
– Так что железнодорожное сообщение этой Манды с миром есть. Но кондуктора капризные, берут в основном туда. Оттуда же вагоны идут порожние. Может, они вас и подхватят, если удастся уговорить. Правда, люди пропадают в этой Манде, - предостерег меня мент, - как в вагине, вагонами. Да и жители жутковатые - вечно кого-нибудь жрут или ебут что-нибудь. Но вы ведь милиционер, выберетесь.
Уже и запах дыма доносило до нас. Сосны SOS семафорили. Природа отступала на север, сжигая за собой леса. Надо было скорее сматываться. Спасибо милиции: отсоветовали соваться вглубь. Я полагал, что как только лес догорит - повторю попытку. Срок нашей встречи с Людмилой еще не истек.
– Отсюда километров пятнадцать, - прикинул я расстояние до Манды.
– Не могли б вы немного нас подвезти? А то у меня женщина не дойдет, - сказал я, с сомнением глядя на ее изорванные пуанты.
– Бензину нет, - сказал мент.
– ДВС - на горючих слезах.
– Как же туда добраться?
– На доброй кобыле, а больше никак.
– Он подумал минуту, потом сказал.
– Тут мы лошадь поймали. Хотели владельцу вернуть, но нас успокоили, сказали,
– Предлагаете нам верхом?
– Лошадь сутулая. Но дорогу знает, - сказал майор.
– Да и песик вас доведет, не собьетесь.
Песик наш что-то неразборчиво пробурчал. Майор свистнул, и из-за деревьев действительно вышла лошадь, но с такой покатой спиной, что не приведи господи. Кроме того, эта костлявая кляча оказалась настолько худа, что возникли сомнения, доберется ли она своим ходом до нужного нам пункта, а не то что меня или Маринку на себе нести. Животное доверчиво приблизилось к нам.
– Как лошадь зовут?
– спросил я
– Машенька. Лошадь довольно дохлая, - признался милиционер, - но пятнадцать км способна преодолеть, даже имея на себе женщину.
На этой лягавой лошади было седло. Сутулостью она напоминала верблюда, да и мордой на корабль пустыни немного смахивала. Я представил, как я буду на ней верхом выглядеть. Получилось смешно. Поэтому влезать на нее при милиции я не стал. Им, тем более, не до веселья. Пожар приближался. Пора им и ради собственного спасения что-либо предпринимать.
Я попрощался.
– Да, поезжайте, - сказал майор.
– Время нервное. Неровён час.
Мы пошли, ведя под уздцы лошадку, в Манду.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
К...какое утро, однако. Давно не бывало подобных утр. От мая тысяча девятьсот тринадцатого ничего похожего не происходило. Сосны, солнце. Снизу - зелено, сверху - сине. Словно пейзажи Шишкина. Утры... Утра в сосновом лесу.
Тропа, извилистая, словно судорога, была устлана слоем игл и мягко подталкивала, сообщая дополнительный импульс толчковой ноге, каковой у него была правая. Потом толчковую приходилось подтаскивать к левой, но пружинистый ковер и то обстоятельство, что тропинка вела под уклон, существенно облегчало задачу и даже сообщало некоторое ускоренье ходьбе. Так что ступать по ней штабс-капитану пока что не составляло труда.
Нет, не хватает чего-то существенного. Взору прелести, ветру пряности. Пейзажи те были подлинны, а эти - репродукции с них. Эта некартинная галерея немного не та.
Длинноствольный артиллерийский пистолет LP0,8 - с кобурой, когда надо, используемой как приклад - при каждом шаге бил его под колено, словно подстегивая. Весла лежали, придерживаемые, на правом плече. Пистолет, лягушка в кармане да весла, которые неизвестно зачем тащил, составляли всю его кладь.
Жив вопреки желанью. Все чужое по прошествии стольких лет. Всем мешаю. Я мешаю даже там, где меня нет. Я при жизни не был таким.
Жил не хуже, чем прочие. Честь имея и ум. Любил маму, музыку, Катю. Весь мир со всеми его жителями. Отечество в том числе. Любимую, мол, заберу в свое сердце, имущество разделю с другом, жизнь - Родине посвящу.
Утра утрачены окончательно. Да и я по сравнению с подлинным, прошлым, совершенно не тот. Тот был молод, был счастлив - потому, наверное, что глуп. П...полноценный был. Этот ум, сомненьем колеблем. Вероятность сойти с ума. Тело, его припадки, в вечном страхе своем умереть раньше срока или стать искалеченным. Сердце устало биться, бояться, быть. Но что-то еще теплится. Иначе зачем же я весла тащу?