Никита Никуда

Грим

– Приветствую тебя, Остролицый Лис!
– крикнул он, делая шаг в его сторону.

– Приветствую тебя, Пустомясый Пёс!
– эхом отозвалось рыжее.

– Какой я тебе пёс, Лис?
– удивился Антон, озадаченный таким глюком.

– Какой я тебе лис, Пёс?

Разговорчивое существо подняло голову и оказалось осликом, совершено не остролицым и размеров отнюдь не лисьих, а присущих ослу. И масть его была скорее серой, чем рыжей, но видимо солнце, бывшее еще низко, позолотило его, одев в золотое руно. Он и не думал бояться вооруженного незнакомца и лениво ловил на себе бабочек, как другие животные ловят блох.

Еще

глюче, изумился Антон.

– Извини, обознался, - сказал он, преодолев замешательство, вызванное оплошностью, вербальными возможностями животного и внезапно возникшей догадкой, что ослик - возможно, тот самый, след которого их к избушке привел. Подкова висела у Антона на поясе. Если она к переднему правому подойдет, то тогда...

– Бывает, - сказал осел.
– Меня часто принимают в тумане не за того.
– Он икнул.
– Правду сказать, я и сам иногда способствую этому. То королевичем или царевной для вас прикинусь, то белым бычком. А то сажей мажусь и чертом кажусь. Благо черт имеет ослиные ноги, а копыта мои всегда при мне. Только морду, в случае черта, умную делаю.

– Зачем же ты человечество морочишь?

– Так ведь, ослом будучи, на всех не угодишь. Для того чтоб все были счастливы, нужны иллюзии. Вот я их и дарю. А ты думаешь, корча из себя черта, приятно мне? Или особенно, если кажусь козлом.

– А ты не кажись козлом.

– А если они счастливы меня козлом видеть? Думают, раз сами козлы, то и мир таков.

– Одни хотят видеть тебя козлом, и даже козырным, другие - в другом качестве. Иллюзии не вступают в противоречия?

– В том и беда, что вступают. Однако, мир без противоречий мертв.

События последних дней не позволяли усомниться в этом. Более того, противоречий накопилось столько, что даже мертвые ожили. Ожило даже то, чего не может быть никогда. Да и сам давно ли от смерти воскрес?

– Может, и мне ты ослом кажешься?
– тем не менее, спросил он.
– В наших краях не культивируют этих животных. Здесь, брат, не Средняя Азия средних веков, где ишак не редкость и не роскошь, а средство передвижения.

Он обошел это животное с правой его стороны, чтобы взглянуть на копыто. Но видимо, этот осел в силу конгениальности понимал его и без слов.

– Копыто рассматриваешь? Как у меня может быть копыто коровье? Корова парнокопытная, а я нет. Нет во мне коровьих кровей

– Ну, ты Лис, - сказал Антон, не скрывая разочарования.

– Садись, Пёс.

Возможность прокатиться на этом смиренном ослике Антон не рассматривал. Намерений у него таких не было. Но коль уж тот сам предлагал оседлать себя, то и Антон не долго раздумывал.

– Вперед, божественный скакун, - воссев на осла, тронул он его бок левым коленом.

Было неудобно. Ноги волочились по земле. Тело болталось со стороны на сторону. Не отпускало ощущение, что попал в какой-то мультфильм. Нет, я на этом ослике не удержусь. Упаду со смеху.

Но постепенно он приноровился к шагу осла, хотя и сохранял настороженность в ожидании от него подвоха. Кем еще этот осел вздумает оказаться прямо под ним? Хотя и довольно обидно все-таки, что мне - ослом. Он поерзал.

– Сиди смирно, - сказал осел.
– А то стану спящей царевной. Сам понесешь меня на себе.
– И добавил в качестве утешения за свою ослиность.
– Хорошо, что я такой хороший. А мог бы и хуже быть.

Поначалу Антон не очень тревожился, куда его заведет судьба на этом гарцующем ослике. Но все же спросил:

– Куда же мы тащимся иллюзионист?

– Туда же, куда тропа.

– Тут куда ни ступи - везде тропа. А мне, куда попало, не надо.

– Куда попало тоже надо суметь попасть.

– А велика ль вероятность, что куда-то вообще попадем?

– Вероятности вообще нет. Или, если угодно, этих вероятностей у нас целый пучок.

– В таком случае пользы от тебя мало, а толку и вовсе нет, - сказал Антон, раздосадованный.

Осел замолчал, возможно, обиделся. И некоторое время вообще не обращал внимания на седока, неспешно переставляя копыта, продвигаясь в произвольно выбранном направлении, на ходу успевая рвануть травы, но не всякой, а, зная толк в разнотравье - с разбором. Постепенно Антон вообще перестал ориентироваться в окружающем их лесу. Солнце припекало то левый бок, то било в глаза, то согревало правый, однако: если сам не знаешь, куда направить стопы - доверься ослу или случаю. Так что беспокойство по этому поводу пришлось унять.

Ослик ушел в себя, и Антон, опасаясь, что он уже не вернется, лихорадочно соображал, как бы его оттуда извлечь. Общую тему для разговора найти - но что там у него в голове, кроме пустоты и капусты? Вероятно, решил он наконец, межполовые отношения найдут у него отклик. Это единственное, что нас со зверем роднит. Возможно, этот предприимчивый ослик дон Жуаном числится среди ослиц или даже овец.

– Овцы...
– хмыкнул осел, хотя Антон не успел заикнуться об этом.
– У меня и лани, и ламы бывали. Антилопы тож. Зебра так же была, но особенная. Вместо белых полос у нее черные, а вместо черных - белые.

– Дошлый ты в этом деле, - подольстился Антон.

– Антилопу, правда, догнать труднее. А ламы - они медлительные. Лани же только ахают, а трахать себя не дают. Но при соответствующем подходе и заманчивых обещаниях и они приходят к согласию. А козам я внушение делаю. Сами ко мне бегут

– Так вот ты зачем козлом!

– Отчасти поэтому. Им тоже нужны иллюзии. Сами обманываться рады. А еще кобыла у меня была, Марья-Мертвая-Голова. Ох, и любил я ее за ее особенности.

– Что ж в ней было особенного?

– Отличалась согбенностью и сухощавостью. Но особенно выразительна была ее голова, гладкая, словно череп. Это я уж потом догадался, что, вступив в отношения с этой Марьей, смерть поимел.

– Врешь, - не поверил Антон.

– Клянусь Апулеем. У меня даже мул был от нее. С верблюжьим - на месте морды - лицом. Почему с верблюжьим, не спрашивай. Ответа на этот вопрос у меня нет.

– А правду ли говорят, что мулы вместе с семенем сеют смерть?

– Не способны они к естественному размножению. Количество хромосом у нас, ослов, с кобылами разное. Отсюда и сбои в системе воспроизводства. Зато мулы хорошо размножаются воображением. Вижу, не понял. Объясню на ближайшем примере. Был тут известный тебе местный житель, Никита Никуда. Хотел и жизнь, и смерть пометь. То есть обе особи сразу. Дерзновенные же бывали люди в позапрошлые времена в тридесятом русском захолустье. Жизнь - самка увертливая, дается не всем. Но смерть он поимел, эта ко всякому расположена. Не знаю, кто был явившийся в связи с этим мул и жив ли еще, но воображение его работает и порождает химер. Видел одну из них давеча в нашем с тобой лесу. Дядей тебе доводится?