Никоарэ Подкова
Шрифт:
– Но ведь у тебя нет копья святого Георгия, - попытался отшутиться Никоарэ.
– Батяня, дозволь, - настаивал с гневной хрипотцой в голосе Младыш.
Никоарэ вздохнул, отпуская его движением руки, и только сказал:
– Ликсандру, гляди в оба, Сафар - лукавец.
Младыш пришпорил коня, нащупывая под кафтаном кинжал.
– Останови его, государь, - простонал дед Петря.
– Любой из нас может жертвовать собой, но пожалей мальчика.
– "Мальчик" давно стал мужем, - гордо кинул, оборотясь к нему, Александру.
– Поздно, дедушка Петря, - проговорил Никоарэ.
– Не забывай, что он был, как и я, твоим учеником. Возложим надежду на его доблесть.
Ближние рэзеши с саблями и копьями наготове следовали тихим шагом за Никоарэ.
Вдали виднелся курган, похожий на громадный муравейник; по одну его сторону встал отряд баш-чауша Сафара. Рэзеши, прискакав туда, сбились в кучу, а затем выстроились по другую сторону кургана.
Сафар спешился и вышел навстречу Младышу. В отряде наврапов раздались удивленные и радостные возгласы:
– Гляди, брат самого Подковы! Красивую голову привезем баш-булук-башу в Галату.
Александру соскочил с коня. Затем, вытянув правую руку, ладонью коснулся правой руки измаильтянина. После этого Сафар-чауш отошел к кургану - к своим наврапам, опустился на корточки и омыл пылью с подножья кургана знаки своего мужества. Оборотился в сторону Мекки и, склонив голову, покрытую тюрбаном, коснулся лбом земли.
Александру ждал, обратив лицо к востоку, и смотрел на курган. От своих ученых наставников в Баре он знал, что в этом еще не разрытом кургане стоит на страже верхом на коне, в кольчуге и с оружием в руках, древний скифский наездник, окруженный верными товарищами.
И Александру низко поклонился этой тени прошлого. Затем он оборотился и поискал еще раз глазами Никоарэ и его спутников. Вставив ногу в стремя, вскочил в седло и загарцевал перед Сафаром, в мгновение ока тоже очутившемся на коне.
Поначалу они помчались вокруг кургана. Сафар преследовал своего противника и вдруг повернул коня. Выскочив навстречу Младышу, он попытался мимоходом ударить его кулаком. Александру склонился вправо, подняв левую ногу со шпорой к смуглому лицу чауша.
Так они преследовали друг друга и, столкнувшись, сшибались плечами; потом закружили на месте, пытаясь выбить один другого из седла.
Вскоре они разъехались тихим шагом в разные стороны, и видно было, что оба тяжело дышат. Сафар старался не показать этого. Младыш раскинул руки, глубоко вдыхая аромат цветов с древнего могильного холма.
Когда они снова бешено кинулись друг на друга из-за кургана, Сафар сорвал с головы тюрбан и спрятал его на груди, а из-за пазухи мгновенно достал кистень со свинцовой головкой. Младыш заметил это и, разом остановив коня, поднял его на дыбы. Сафар, выжидавший удобной минуты, чтобы бросить в него кистень либо ударить наотмашь, тоже вынужден был вздыбить коня. Поднявшись на коротких стременах, искал он противника справа. Но тот, оставив стремя, соскользнул на землю слева и, нанеся удар, принял всю тяжесть тела измаильтянина на острие кинжала. Смертельно раненный, Сафар распростер руки и свалился наземь.
Рэзеши кинулись ловить его коня.
– Не по справедливости это!
– раздались крики среди смешавшихся наврапов.
– По справедливости!
– отвечали рэзеши Костешт и Олэрен, высоко поднимая кистень убитого. Наврапы и служилые проворно вскочили на коней и пришпорили их. Костештские и олэренские рэзеши тоже вскочили в седла и с гиканьем погнались за ними.
21. ВОСПОМИНАНИЯ О БЕРЕГАХ МОЛДОВЫ
Недалеко от места последнего роздыха в четвертом часу пополудни отряду Никоарэ повстречался капитан Козмуцэ. Он ехал шагом один, держа путь на запад; он уже миновал тенистую ивовую и ольховую рощу, и косые лучи солнца ярко освещали его.
На мгновенье негренский капитан остановил коня, радуясь, что видит вокруг Никоарэ рэзешскую свиту. Грудь его распирала гордость. Пришпорил Козмуцэ коня и мигом очутился близ того человека, коего почитал он своим государем; тут он снова остановился, сдернул с головы кушму и отдал поклон.
– Здравствуй на многие годы, государь!
Но, увы! Господарь уходил из Молдовы. Гордости у Козмуцэ поубавилось, когда он заметил опечаленные взоры рэзешей.
– Поезжай рядом, капитан Козмуцэ, и рассказывай, - приказал Никоарэ.
Рэзеш поставил своего скакуна рядом с караковым конем Подковы. Затем надел кушму и затянул пояс.
– Как съездил?
– Хорошо, государь. Его милость пана Тадеуша я застал дома. Он счастлив снова увидеть возлюбленного друга. А вступление в Могилев совершится на виду у всего народа завтра в воскресенье, как повелел ты, за два часа до полудня.
– Капитан Козмуцэ, - с улыбкой сказал Подкова, - ведь так повелел мой друг Тадеуш, а не я.
– Его милость решил, что так будет лучше. Тут у него тонкий умысел.
– Знаю. Да и вообще Тадеушу с самого рождения было суждено стать в конце жизни великим постельничим.
Радовался Козмуцэ, что господарь светел душою в такой час. Смеясь, он обратил взор к Младышу, и радость его погасла. Казалось, молодость Александру сразу увяла, точно он хоронил родителей. Дед предавался, как обычно, своим мрачным мыслям. Да и остальные товарищи Никоарэ по скитаниям не ответили капитану приветливым взором, как ему того хотелось. Быть может, притомились в пути.
Капитан Козмуцэ с живостью повернулся к Никоарэ.
– Прощения просим, государь, - проговорил он, - что не можем принять тебя, как подобает, на последнем твоем биваке в родной стране.
Подкова пожал плечами.
– В Липше стоят лишь несколько бедных рыбачьих хибарок, - продолжал Козмуцэ.
– Друг, - отвечал Никоарэ, - ведь ты знаешь, что воину дворцы не надобны. Жизнь его проходит в непогодах и бурях. А здесь, каким бы убогим и нищим ни был привал, я дорого за него плачу: оставляю в залог свою душу.
Вздрогнул Козмуцэ. Стало быть, господарь его с грустью уезжает. Таковы уж мы, молдаване: манят нас дальние пути-дороги, но куда больше радуемся мы, возвращаясь домой. Никоарэ еще вернется к своим.