Никоарэ Подкова
Шрифт:
Чья-то большая тень застлала глаза капитана Козмуцэ. Дед Петря Гынж положил ему на плечи сильные свои руки.
– Капитан Петря, - тихо и торопливо проговорил Козмуцэ, - все улажено.
– Мы знаем друг друга, - отвечал старый воин, обнимая Козмуцэ.
– Мне не надо учить тебя. Но я все же старше лет на двенадцать - пятнадцать. Так дозволь, Козмуцэ, считать тебя меньшим моим братом и дать тебе кое-какие советы.
– Слушаю, батяня Петря.
– Перво-наперво, береги коня, - не споткнуться бы ему, когда и ждать не будешь. Посмотрел я
– Как-нибудь справлюсь, батяня Петря. Коли кругом пустынно, заверну в овчарню, попью сыворотки.
– Не гневайся. На пути встретятся тебе два постоялых двора - лучше их объехать стороной; и несколько сел попадутся - туда тоже не след заворачивать. У постоялого двора выйдет тебе навстречу баба румяная, раззадорит тебя улыбками да высокой грудью своей, а ты еще молод, Козмуцэ.
– От постоялых дворов и вина держаться буду подальше, а к нашим рэзешским селам - поближе. Мне не надобно ни обедов, ни чары хмельной. И ищу друзей, которых надо оповещать и научить, как оберегать путь государя.
– Добро, капитан Козмуцэ, правильно говоришь. Оберегаем государя Иона Водэ, и должен он дойти с миром и в сохранности до той земли, где у нашего господина много друзей и где с честью служил он христианству, будучи гетманом Запорожья. Там вольная земля витязей.
– Батяня, - послушно отвечал капитан, - сладко есть, пить не буду, бабы близко к себе не подпущу. Кормиться буду одними сухими дикими грушами да кукурузными лепешками из сумы дорожной, пить буду только воду ключевую. И в субботу друг государя получит в руки государеву грамоту.
– Понял. Да поможет тебе святой Георгий - витязь, пронзающий змия.
– Оставайся во здравии, батяня, и знай, что о Митре и Агапие добрая слава идет в наших краях. А для вас они дорогие люди: что слово, что душа у них - верности нерушимой. Не сомневайся в них.
Старик молчал.
– Не сомневайся в них, верь, батяня. Если не увидишь их рядом, стало быть, они в селах. Там они разыскивать будут только достойных людей и ни одного слова зря не обронят. Вот так! Ну, в путь, ребятки!
19. ПОСОЛЬСТВО НЕГРЕНСКОГО КАПИТАНА
Когда у самого уха капитана Козмуцэ стал жужжать легкий равнинный ветерок, заметил он на востоке узкую полоску зари.
Он изредка переговаривался с хлопцами и, чуть подстегивая своего скакуна, ласково трепал его по шее, гладил и называл по имени; лошадь бежала ровной быстрой иноходью. Не срочный приказ подгонял всадника, не по принуждению совершал капитан свою поездку; он был полон приятной легкости - вот так же, верно, струи вешних вод мчатся, улыбаясь дням и ночам.
Давно спит вечным сном на деревенском кладбище негренский капитан, но память о нем не погасла; и волны и ветры ждут еще часа, чтобы воскресить и воспеть его образ...
Верный гонец мчался по дорогам то на свету, то в тени, делая изредка остановки, засыпая на час и перенося порою седло с утомленного коня на запасного, менее усталого; он пересекал безлюдные поля и леса, проносился по плотинам прудов, скакал по склонам холмов, покрытым садами, устремляя орлиный взор все вперед и вперед, пока не увидел в закатных лучах зеленые днестровские заросли.
То было в условленный день - в пятницу.
Капитан Козмуцэ и двое его спутников объехали стороной тот шлях, что вел к броду Липши, и спустились днестровской ложбиной в пустынную рощу. Своротили на тропку и подъехали к лесной сторожке, где жил в уединении лесник Мындрилэ, приятель негренов.
Лесник загонял скотину за частокол, тут же вертелись сторожевые псы.
– Дед Мындрилэ!
– крикнул капитан Козмуцэ.
– Ась? Кто там?
– Дед Мындрилэ, это я, твой племянник, капитан Козмуцэ. Запри псов и впусти нас.
– Вот те на! Неужто это ты, племянничек?
– Я самый.
– Каким ветром тебя занесло?
– Поведаю, коли проворней засеменишь ногами.
– Так я, парень, молодые-то ноги где-то потерял, одна заваль осталась. Так-тось! Запру-ка я псов. Так-тось! Отворю-ка я ворота! Эх, и надоела мне проклятущая старость. Так-тось! Раздую-ка я костер. Нет у меня бабы-помощницы, а занять ее негде. Да и держать невмоготу. Не то, чтобы кормить нечем, - насчет еды слава богу, а вот сила-то моя оскудела. Так-тось! Налью-ка я воды в котел да прицеплю его на крюк. Освободили лошадок-то от седел? Поклажу сняли? Угостите коней нашей тучной травушкой. Так-тось! Скиньте-ка с них сбрую да вот сюда, на пеньки, положьте. Разомнитесь, пошевелите ногами, руками, как мельница машет на ветру крыльями, - тоже поразмяться хочет. Около костра - родник. Умойтесь-ка, освежитесь. Так-то, племянничек. Ты зачем в наши края пожаловал, аль дело есть?
– Вот заморим червячка, все тебе расскажу, дед Мындрилэ.
– Ну ладно. Скажешь не скажешь - все одно. Видеть тебя я всегда рад, глаза-то у тебя точь-в-точь, как у матери покойницы, у сестры моей дорогой, сними, господи, все грехи с душеньки ее. Давно уж померла, бедняжка. Выдали ее в чужедальнюю негренскую сторону. И как ушла из родительского дома, только два раза я ее и видел - под венцом да в гробу.
Огромные псы залились лаем.
– Вона! Что вас так раздирает, псы?
Старик подошел к конуре и дважды ударил дубиной по доскам.
Псы замолчали.
– Есть просят, - прошамкал старик беззубым ртом и рассмеялся.
– Тоже на мучение родились, как и люди.
Каждый раз, как капитан Козмуцэ приезжал по разным делам в эту лесную сторожку, он слышал от старика одни и те же речи, одни и те же сетования о бедной сестре Анастасии. Рэзеш задумчиво сидел, освещенный пламенем костра, дожидаясь, когда утихнет "колокол старика", как говаривал он. А случилось это в час ужина, когда дед Мындрилэ разжевывал деснами скудную пищу.