Никогда не играй в пятнашки
Шрифт:
Смотрящий бегло осмотрелся и усмехнулся.
— А вы тут хорошо устроились, я посмотрю.
Фёдор благоразумно молчал, слегка покачиваясь и переводя мутный взгляд с напарника на непрошеного гостя и обратно. Пётр снизу вверх, исподлобья, не отрываясь, смотрел на пришельца.
— Да, неплохо, — после небольшой паузы произнёс он. — С чем пожаловали?
— Меня зовут Ирбис, — парень боком присел на трубу. — Наша группа патрулирует Ромов. Патрулировала…
Он помрачнел, судя по всему, вспомнив что-то неприятное. Пётр терпеливо ждал, он многое повидал как за время этой странной войны, так и до неё. Всё рано или поздно проясняется. Лучше, конечно, если рано, — подумалось старику,
— Зря смеёшься, дед, — Ир неправильно понял его усмешку. — Ромов в полной заднице. Час назад начался прорыв.
Фёдор ахнул и снова посмотрел на неподвижного Петра. Парень продолжил:
— В катакомбах немерено пятнашек, только и ждут ночи, чтобы выбраться наружу. Мы сами едва ноги унесли. Просто чудом.
Ирбис тяжело вздохнул. Пётр глянул на вопросительно сморщенное лицо приятеля.
— Ну что, мотаем удочки, Теодоре. — Он повернулся к смотрящему. — Спасибо… Ирбис, за информацию. Куда ещё можно податься-то?
— Мы собираемся найти транспорт и добраться до… — Ир осёкся, сомневаясь, стоит ли говорить этим бичам про базу, потом его взгляд упал на обрез. Если умеют стрелять, может, будет польза от них, тем более, если смогли выжить до сих пор. Секунду поразмыслив, он решился.
— Здесь недалеко — наша база. Больше городов поблизости нет. Большая полоса почти нежилой северной зоны. В подземку спускаться нельзя, оставаться в городе — тоже. Эвакуация закончена, больше сюда никто не вернётся. Так что остаётся только уходить, поверху, конечно. Можете пойти вместе с нами. А можете податься в поля. Может, где фермеры остались зимовать, не захотели бросать насиженное и нажитое. Хотя они странные все какие-то… — смотрящий покрутил пальцем вокруг уха.
— Городские, — протянул Егорыч не то с сожалением, не то с осуждением в голосе и длинно вздохнул.
Трезвеющий Фёдор, нервничая, сунул кусок «свежего» хлебца в рот и принялся сосредоточенно его разжевывать, временами болезненно корчась — зубов для этой процедуры явно не хватало. Пётр молчал, обдумывая, стоит ли принимать предложение. За многие годы жизни бездомного скитальца, он привык обходиться собственными силами. Правда, на последний поезд в тёплый край они с Фёдором не попали, да и не очень стремились — в конце прошлой недели случайно набрели на заколоченный склад, забитый продуктами, а эту неделю, прячась от военных патрулей, жили на харчах оллмарка, почти не тронутого быстро эвакуированными жителями. Старый бомж даже начал надеяться, что Ромов не приглянулся пятнашкам, что с таким нечеловеческим упорством отнимали города у беспомощного человечества. Как оказалось, зря. Пётр почесал пару дней не мытый затылок.
— Э-э… Есть проблемка одна.
Он покосился на приятеля. Тот усиленно жевал.
— Плохо пахнем. Издержки производства.
На самом деле, Пётр мылся при каждом удобном случае, и запаха как такового не было. Сказал он это пришельцу скорее для поддержания привычного образа, чтобы сразу расставить акценты в возможных отношениях.
Ирбис усмехнулся и потянул носом.
— Терпимо вроде.
Он зевнул и поднялся, потягиваясь.
— Спать охота!.. — Ир посмотрел на старичков. — Значит так. Я пойду на стоянку, погляжу, осталось ли там что-нибудь, что может двигаться само. Если надумаете, подходите. Долго ждать не буду — у нас раненый.
Пётр кивнул. Фёдор продолжал хрустеть.
Когда парень ушёл, Сморщенный, наконец, подал голос:
— Не нравится мне эта затея. Полгода уже с тобой сами обходимся. Обойдёмся и тут. Надо только хавчиком запастись и в деревню какую податься, чтоб подальше от города. Подождём, пока отвалят, выкатим «морячка» и — в поля. Эх, жалко, столько еды бросить придётся!
Пётр вздохнул и поерзал на холодной трубе.
— Погоди, дай подумать.
— Да что тут думать, и так всё ясно! Тоже мне смотрящие! Драпают как остальные. А толку от них…
Фёдор выхватил из пакета пластиковую бутылку какого-то ярко-оранжевого лимонада, резко свинтил крышку и жадно присосался к горлышку.
— Не пыли, Теодоре. Ты слышал? Раненый у них. Пешком не смогут, видать. А в округе он точно ничего не найдёт. Я лично, что в баках оставалось — с каждой тачки всё для «морячка» в канистры посливал. И батареи давно все разряженные стоят, где не выкорчеваны.
Фёдор поперхнулся оранжевым и вытаращил глаза на приятеля.
— Ты что?! Хочешь машину им отдать? Я — против! Тоже ещё нашёлся, альтруист… Раненого осмотреть можно, а так — не-ет… Сколько мы с тобой мыкались без колес…
Пётр задумался, словно не замечая словесного поноса Складки. Тот продолжал бурчать, жалея насиженное место и прочую свою несчастную жизнь, делая это, в общем, довольно вяло. Пётр, наконец, прервал его.
— Да ничего я не хочу. Помолчи, дай обмозговать ситуацию.
Надя сидела на корточках рядом с лежавшим в забытьи Волком и напряженно смотрела по сторонам. Она очень волновалась, когда Ир даже ненадолго уходил. Перетянутая ремнем под коленом, нога великана была слегка откинута в сторону. Свежий бинт вокруг раны снова начал пропитываться кровью.
Нанд, утомленный последними событиями да и всей бессонной ночью, лежал с другого бока старшего, по-детски свернувшись калачиком. Он мирно спал, доверившись чутью Нади. Про необычную подругу Ирбиса меж смотрящих ходили разные байки и небылицы. Начать с того, что женщин среди смотрящих почти не было. Не каждый мужчина мог иметь иммунитет против порабощающей слизи пятнашек. Одним из странной цепочки факторов, как правило, являлись вес и рост, хотя бывали и исключения. Почему-то, в подавляющей массе, только некоторые крупные высокие мужчины оказывались менее или даже совсем не подвержены влиянию чужих при контакте. Но даже среди великанов таких было немного — не более одной сотой процента. И не каждый из этой десятитысячной доли мог и готов был стать смотрящим. Становились же ими и того меньше — единицы. А если учесть несовместимость новой «профессии» с пристрастием к табаку и алкоголю, особенно синтетике, то при катастрофическом сокращении численности населения такие уникумы и вовсе походили на вымирающий вид. Впрочем, это было справедливо и в отношении всего остального человечества. Вопрос ставился, пожалуй, так — успеют ли эти единицы что-нибудь предпринять до полного исчезновения вида homo sapiens.
Женщин в среде бойцов с неведомым врагом было что-то около трёх. Две с половиной, — иногда подшучивал над Надей Ир. Почему? — подхватывала игру Надя. Потому что в схватке ты — дикая пантера, — отвечал Ир. Быстрая, невидимая в темноте, красивая и грациозная — не только в темноте. И даже не знаю, кого в тебе больше — прекрасной девушки или сильной чёрной кошки. Но что я точно знаю, — говорил он, обнимая её, а Надя таяла от его сильных рук и нежных слов, — что я люблю тебя, мой шерстяной комочек, спрятавшийся в ладонях, люблю больше самой жизни, какой бы чудесной она не была, какой бы ужасной она не стала…