НИКОЛАЙ НЕГОДНИК
Шрифт:
– Съесть!
– предположил Годзилка, за что получил во второй глаз.
– Не перебивай пастыря, глупый коркордил! Говорил же - никакого людоедства. Поспрошаем хорошенько и…
– Чо, отпустим?
– Повесим!
– строго отрезал отец Мефодий.
– Али утопим. Водяной давеча жаловался - в праздник и разговеться нечем.
– А я?
– Накось, выкуси!
– Я ить выкушу, - пригрозил Змей.
– Тьфу на тебя, рептилия. Надо было в бою жрать, а сейчас - грех.
Годзилка не стал больше спорить и ушел помогать коту. А волхв пристал к князю с требованиями немедленного и тщательного медицинского осмотра.
–
– И клятву Гиппократа давал?
– удивился Серега.
– Наверное, а что?
– Вот! А я не давал, поэтому мне можно и нужно верить. Снимай кольчугу.
Пришлось подчиниться. Все же по "Воинскому артикулу", замещающему в Татинце конституцию, уголовный кодекс и все Уставы одновременно, княжеское здоровье отнесено к государственному достоянию. Коля с усилием стянул кольчугу вместе с промокшим поддоспешником и зябко поежился от легкого ветерка.
– Ага, - сам себе сказал волхв, разглядывая большой, во все пузо, синяк.
– Жить будешь.
– Это все, одеваться можно?
– Погоди… Тут не болит? А тут? И вот здесь?
– Отстань, а? Чего ты меня лапаешь? Я всем организмом одновременно болю, понял? Везде больно.
– Лечить надо.
– Вот еще… Само пройдет.
– Не спорь. Лучше всего народные средства подойдут, - Серега достал из-за пазухи плоскую серебряную фляжку и взболтнул ее около уха. На лице появилась довольная улыбка.
– Будешь? На сорока травах настояно.
– Давай, - Николай отвернул крышку и сделал пару глотков. Действительно полегчало.
– Все пьете?
– послышался за спиной строгий голос кота.
– Один я тружусь как проклятый, в холоде и голоде… Куда пленного девать?
Коля пожал плечами.
– Можешь сюда притащить.
– Неси!
– крикнул Базека в сторону возвышающегося над кучей трофеев Годзилки.
– Только не помни окончательно.
– А чо ему будет, он железный, - Змей не стал утруждаться и просто волочил рыцаря за ногу, стараясь провезти лицом по всем встреченным муравейникам.
– Забирайте.
– Мужик, ты живой?
– Николай подошел и попинал в помятую дубиной кирасу, а не получив ответа, нагнулся.
– Дай хоть на рожу глянуть.
Забрало удалось открыть с большим трудом.
– Говорить можешь? Гитлер капут, ферштеейн?
Вместо ответа рыцарь молча ударил Шмелева трехгранным стилетом, выскочившим на пружине из латной перчатки.
– Ах, ты… как я теперь… - и, не договорив, князь упал.
Из записок Николая Шмелева.
"Честно скажу - умирать мне не понравилось. Не то чтобы больно, а неприятно. И последней мыслью было не что-то возвышенное, как полагается при героической гибели, а сожаление, что так и не успел пообедать. И еще обида на дырку в животе. Как бы я с таким видом на пиру перед гостями показался? Стыд, да и только. Тем более к вечеру обещалось быть Славельское посольство с чрезвычайными полномочиями, а тут кинжал в брюхе. Нехорошо, урон престижу княжества перед послами. Они-то сами блюдут, да. Предпочтут сесть на кол (это нормально в здешнем обществе), чем кушать на официальном приеме деревянными ложками. Страшная и странная штука - политика.
Но это я отвлекся. А собирался объяснить, как же живой остался после того, как умер. То есть не умер, а убили меня. Нет, сначала убили, и только потом умер. Тьфу, сам запутался. Впрочем, это не столь важно.
Получив предательский удар, пробивший печень, я сразу, минуя промежуточные стадии в виде светящихся труб, оказался в скромном офисе, где за старомодным столом с зеленым сукном и малахитовым чернильным прибором сидел грустный дядька средних лет неопределенной национальности. Белых одежд на нем не было, и, вопреки расхожему мнению, чесноком не пахло. Напротив, благоухало благородным "Фаренгейтом", и только слегка потертый светлый костюм от фабрики "Восход" немного выбивался из общего стиля. Постараюсь дословно воспроизвести все разговоры на том свете, благо на память больше не жалуюсь.
– Слушаю вас внимательно, молодой человек.
– Нет, это я вас слушаю, - отвечаю как можно вежливее.
– Ах, да, новенький… Что же отчетность портите, юноша?
Юноша? Сомнительный комплимент. Он что, слепой?
– Простите, какую отчетность?
– Да вот эту, - чиновник похлопал ладонью по лежащему на столе пухлому фолианту.
– Здесь все точно записано. Вы в каком году изволили родиться?
– Э-э-э…
– Вот именно! А почему тогда умираете на восемь с лишним веков раньше предназначенного? Что за самоуправство? Так не положено.
Я почувствовал себя неуютно и стал оправдываться:
– Извините, случайно получилось. Дело в том, что меня только что зарезали.
– Это ваши проблемы, и знать про них ничего не хочу, - упорствовал дядька.
– Будьте добры умереть, как полагается приличному человеку. Возвращайтесь обратно и не смейте морочить мне голову. Вы весь баланс за второе тысячелетие испоганите. А как душу на довольствие ставить? Где фонды? Об этом хоть подумали, прежде чем под нож соваться?
– И что теперь делать?
– Ну, я же сказал - отправляйтесь домой и ждите. Не беспокойтесь, в назначенный срок вызовут, - чиновник сбавил обороты и объяснял более терпеливо.
– А еще лучше, подождите немного - свяжусь со специалистами из технического отдела. Пусть поставят блокировку. Ваше дело молодое, воюете постоянно, еще не хватало каждый раз туда-сюда мотаться. А так полежите чуток, и опять как огурчик. Устраивает?
– Как Дункан Маклауд?
Дядька помрачнел:
– Только спецам про него не ляпните. Опытный образец, сбежал несколько веков назад, до сих пор поймать не могут. Обидятся, ей-богу. А оно вам надо?
– Понял, буду молчать.
Тут же, буквально часа через два, действительно подошли два парня в белых халатах и увели за собой. От обоих явственно попахивало спиртом. Тот, что постарше, с лихо закрученными рыжими усами, заметил принюхивание и спросил напрямую: