НИКОЛАЙ НЕГОДНИК
Шрифт:
Савва горячился и убеждал, что удар меча не имеет ничего общего с обычным благословлением, но князь сомневался и приводил в качестве довода библейское - "Не мир принес я вам, но меч". Более того, Николай категорически настаивал на вооружении санитаров в рясах огнестрелами. На возражения же отвечал:
– Ну не скажи, отче, огнестрел более меча приличествует сану. Ведь если сонмы ангелов способны поместиться на кончике иглы, то почему бы им не быть на острие меча? Таким образом, есть гипотетическая возможность… Ладно, не будем витийствовать и философствовать, но ты пытаешься переложить ответственность
– Это, в каком смысле?
– не понял Савва.
– Во всех сразу. Оружие, которое и без того символизирует крест животворящий, в руке священника более подходит для поражения противника скорее идеологического. Еретиков, например, или проклятых латынских схизматиков. Что, впрочем, одно и то же. А ты направляешь его против… Короче - раздай своим огнестрелы, а то перережут как курей.
– Так бы и сказал, - проворчал Патриарх.
– А то вот демагогию развел, Цицерон. Я вот, помнится, на одном диспуте…
Продолжить разговор помешал Базека, который появился в паре метров над землей, мягко приземлился на четыре лапы и сразу закричал:
– И чего расселись? Ганнибал у ворот!
– Каннибалы?
– удивился Шмелев.
– Вот только людоедов для полного счастья не хватало.
– Не-е-е… Выражение такое, крылатое.
– Блиа-а-а, они еще и с крыльями? Срочно вызывай Годзилку!
Кот вскарабкался Николаю на плечо и проорал прямо в ухо:
– Началось! Орда идет!
Князь поставил на траву кружку с недопитым кофе и аккуратно снял Базеку:
– Да понял я, понял что началось. Кричать-то зачем?
– Дык ведь это… идут уже. Только что закончили переправу через Сурову, лишь обозы еще на том берегу остались. Разреши у Лешакова добровольцев взять на предмет осмотра и изъятия материальных ценностей?
– Ты в милиции протоколы не составлял?
– поморщился Шмелев.
– Нет? А похоже. Скажи прямо и честно - пограбить?
– Я? Да ни в коем разе. Трофеи же…
– Обойдешься. Еще что нового?
– Да нормально там все - тысяч двадцать переправилось, тыщи полторы утонули вместе с конями. Раков нынче в Сурове будет… Водяным не меньше чем по медали надо, а русалке твоей - орден.
– Ладно, - Николай поднялся на ноги, - обойдутся и те и другие. Не за ордена служим.
– Но все же…
– Разберемся. Ну что, Васек, пойдем встречать гостей?
Часом позже князь выглядывал из небольшого овражка, прикрытого густыми зарослями ежевики, и недовольно ругался вполголоса, вспоминая разговор с командиром охранной сотни. Тот ни в какую не хотел отпускать Шмелева одного и ссылался на обязательный к исполнению "Воинский артикул". В конце концов, устав препираться, Николай попросту смылся, прихватив с собой Базеку. И сейчас они изображали храбрых разведчиков, наблюдая за приближающимся передовым отрядом барыгов. Степняков было немного, не больше сотни, и шли они уверенно и целенаправленно, будто всю жизнь здесь прожили.
– Узнаешь проводника?
– зашептал в ухо кот, привычно занявший место на плече.
– Классного я им Сусанина подогнал, да?
– Есть что-то знакомое. Кто это?
– Богатым будет. Смотри внимательней.
Всадники тем временем приблизились настолько, что можно было разглядеть лица, и Николай узнал привязанного к лошади проводника. Август фон Эшевальд, волк-оборотень, почти политический эмигрант из Бошецкой империи. Барон еще, вдобавок ко всему. Как он здесь оказался? Мохнатый конек под Августом, внешне напоминающий помесь ишака и кавказской овчарки, чуял волчий дух и отказывался идти с таким седоком на спине. Кочевники скалили зубы и подкалывали бедную животину остриями копий, лошаденка ржала, порой переходя на визг, а оборотень матерился сквозь зубы. Но барыгов не смущал жуткий акцент, появляющийся у фон Эшевальда в минуты сильного волнения и опасности. А чего смущать - в Бошеции Орда еще не бывала.
– Вот стервец, хорошо ведет, - похвалил Базека.
– В точности на передовой полк. Как раз к утру там и будут.
– Не говори гоп, - Шмелев покачал головой.
– Толку-то от того, что приведет одну сотню. А остальные?
– Да куда нахрен денутся?
– удивился кот.
– Или мы зря столько времени на составление планов потратили?
– Твоими бы устами…
– Ачоа? Стой, а чего это он?
Всадник в богатых доспехах, скачущий рядом с проводником, вдруг остановился и поднял руку.
– Засекли что ли, гады?
– тихо удивился Базека.
– Надо сматываться.
– Успеем, - Николай потянул из кобуры огнестрел, один из трех, висевших на поясе.
– Сейчас я кое-кому по рогам настучу.
– Ты дурак?
– зашипел кот.
– Ты князь или конь в пальто? Чай не княжеское дело - лично мечом размахивать. Ну, пусть не мечом, а пистолем здоровенным. Не пущу!
– Отстань, животное!
А со стороны степняков вдруг донесся громкий вой и испуганные крики. Фигура проводника расплылась, окуталась туманом, изменила очертания, вот уже тонкие волчьи лапы поджались, освобождаясь от пут, и прямо с седла прыгнувший матерый бирюк рванул горло командиру барыгов. Тот вскинул руки к шее и сквозь побелевшие пальцы на блестящий доспех сначала закапала, а потом ручьем побежала кровь.
Зверь лютовал. Насколько Август был спокоен и даже вежлив в человеческом облике, настолько страшен сейчас. От него не спасал и кожаный доспех с нашитыми металлическими пластинами - уже четыре порванных трупа упали в траву, растаптываемые взбесившимися конями. На это ушло меньше времени, чем Шмелеву на первый прицельный выстрел. А потом волчий вой смешался с непрерывным грохотом огнестрела. И только кот матерился не по-кошачьи, заряжая запасные револьверы неприспособленными к этому лапами.
Прореженные кочевники поначалу смешались, но тут же нашелся кто-то опытный и смелый, принявший командование. Хаотичные и бестолковые метания сразу приобрели некоторую осмысленность.
– Сваливаем?
– с надеждой в голосе предложил Базека.
– Да погоди ты, - Шмелев палил с двух рук, вымещая на барыгах и тяжесть бессонных ночей над картами, и тревогу за руководившую боевыми пловцами Яну, и за многое другое, о чем не мог сказать словами, а только чувствовал в глубине души.
– Порубают же в капусту, - кот тянул за рукав, сбивая прицел.
– Тебе пофигу, как Кощею Бессмертному, а я еще и не пожил толком. Детишки малые… двенадцать, нет, восемнадцать… четыре жены…