Николай Вавилов
Шрифт:
Милая Ленуша, я рад, что ты все это видела. Это все поразительно, да еще на фоне Везувия. И в то же время грустно. Мы движемся хуже черепах. Кто же превзойдет их в мозаике, скульптуре, замысле? Словом, детка, ходил нынче, удрав со скучного съезда на день, и по совести хотел засесть и описать Помпею. Как жили 2000 лет тому назад. Право, это так легко. <…> Когда-нибудь напишу. Заметила ли ты самовары в музее? Даже и они были тогда. Извечен цикл жития»*.
13 ноября.
«Я пишу тебе, дорогая, из собора св. Петра. Снова св. Елена, монументы пап. Камень, трансформированный
15 ноября.
«Спасаюсь в Ассисе, в монастыре. Надо написать несколько мелочей. В Риме трудно. А здесь тихое и мирное житие в горах Умбрии. Напишу — уеду в Милан, а оттуда через Мюнхен, Берлин в Москву»*.
Но вернемся к концу 1926 — началу 1927 года.
Эфиопия
Соседство с Египтом — древнейшим государством мира (только Вавилону историки позволяли оспаривать этот приоритет), казалось, исключало мысль о самостоятельности эфиопской культуры. Орудия каменного века, найденные в Британском Сомали, говорили, что человек появился в Восточной Африке очень давно, но доказательств существования в древности самостоятельной оседлой культуры не было.
Раскопки древнего Аксумского царства, достигшего расцвета в первые века нашей эры на территории северной Эфиопии, выявили несомненное влияние на него Египта.
Правда, по эфиопской легенде, государство эфиопов пошло от царя Соломона и царицы Савской, то есть возникло за несколько тысячелетий до Аксумского. Легенда рассказывала, как, наслышавшись о мудрости царя Соломона, отправилась царица Савская к нему в гости, как пленен был Соломон ее красотой, как хитростью заставил ее выйти за него замуж, как родился у них сын Менелик, как Савская уступила сыну корону Эфиопии и как Менелик дал начало династии, которая правит Эфиопией по сей день. Но документы не подтверждали легенду, и историки не без оснований полагали, что культивируется она не ради истины, а лишь затем, чтобы внушить народу Эфиопии и всему миру мысль об исключительности эфиопской правящей касты.
Мало знали об Эфиопии греки. В поэмах Гомера эфиопы живут на краю света, обедают с богами, и солнце встает и садится в их стране. Первый историк мира Геродот писал, что в Эфиопии «много золота, водятся громадные слоны, деревья всевозможных пород растут в диком состоянии <…> живут люди огромного роста, красивейшие и долговечнейшие». Откуда такой восторг у древнегреческих писателей? Не говорит ли он о высокой культуре эфиопов?
Трудно сказать, насколько серьезно относился Вавилов к этим легендам. Во всяком случае, отметать их с порога не стал и даже конспективно изложил в дневнике историю царицы Савской.
Но у Вавилова был другой, более надежный метод. Он рассчитывал, что культурные растения лучше, чем легенды, смогут рассказать древнюю историю Эфиопии. С их помощью он надеялся дать ответ и тем биологам, которые отрицали идею центров формообразования, считая, что концентрация генов в установленных Вавиловым очагах объясняется исключительно разнообразием природных условий горных стран. Эфиопия расположена на относительно плоском нагорье, хотя и прорезанном
Эфиопия была такой лакмусовой бумажкой, с помощью которой представлялось возможным выявить все значение теории центров.
Ему надо было сделать это.
И он еще раз пускается в плаванье по бурному морю, почти не имея шансов на успех. 6 января перед отходом парохода пишет Елене Ивановне из Марселя:
«Милая, судьба решается. Вопрос, пустят ли на пароход. Всего писать не могу. А шансы 10 против 90. Может быть, пропадет зря месяц, да еще в бурную погоду (январь) буду в Средиземном и Кр[асном] море <…>.
В Марселе оказались большие усложнения, все по части проклятых виз. Все мои надежды на помощь Парижа не оправдались. Поэтому так упали шансы»*.
10 января. На пароходе.
«2 дня не могу писать, да и сегодня голова еще тяжелая. Не выношу моря. Еще 7 или 8 дней. Завтра в Порт-Саиде, откуда постараюсь бросить письма, хотя мне на берег выйти нельзя.
Моя ориентировка насчет вхождения в страну солнца пока дала мало убедительные сведения. Сводка продолжает определяться 90 шансами против 10<…>.
Настроение мое в связи с трудностями, неопределенностями и переездом по морю — не радужное.
Если все дело ограничится Эритреей, а в ней мне много делать нечего (за глаза месяц, а м[ожет] б[ыть], и гораздо меньше), то в марте буду снова в Италии и буду тебе телеграфировать о выезде»*.
11 января.
«Сегодня, dear, в Порт-Саиде. Море тише, и я немного ожил. За день переезда по Суэцкому каналу приду в себя. И может быть, смогу писать. Пока из этого ничего не выходит. Глотаю только книжку за книжкой по Абиссинии. Ее я уже знаю литературно, как мало других стран.
По чечевице (да и по всем культурам) не хватает Верхнего Египта, Испании и Абиссинии. И засим, в сущности, можно приступить к полному синтезу. Нужно бы Кашмир, Индию пополней, но на худой конец юж[ный] Афганистан заменит Индию да и Кашмир.
Начинаю бомбардировать Верхний Египет и Судан и, думаю, получу все. В чечевице я теперь заинтересован не меньше тебя, ибо немного знаю и люблю ее.
На ней мы поймем и все бобовые.
На всем пароходе, кажется, я только один еду в Djibouti. Попутчиков пока не нашел. Знаю только, россиян не пускают, таков закон»*.
12 января. П. П. Подъяпольскому. Суэц.
«Направляюсь, Петр Павлович, теперь прямо ко львам в Сомалию и Эритрею. Главное желание проникнуть в страну солнца Эфиопию. Завтра в Красное море и дальше к Индийскому океану. К морю возымел идиосинкразию. Но как нарочно, визы мотают взад и вперед по Средиземью»*.
И еще одно письмо Елене Ивановне от 14 января:
«Красное море <…>. Входим в тропики, уже нельзя спать с закрытым окном. Джентльмены и леди на пароходе облачились в белое. Я в костюме отстал совсем. Джентльмены 1-го класса меняют костюмы, как леди, еерое, коричневое, черное, белое. А об леди и говорить нечего, целый гардероб. Каждый день новое и разное утром и вечером.