Никому о нас не говори
Шрифт:
— Спать? — голос Тимура чуть садится. Вдобавок, он как-то нервно проводит рукой по затылку. Мне кажется, или Горин вдруг напрягается?
Я лишь рассеянно жму плечами на его вопрос.
— Тогда вставай. Надо разобрать, — Горин кивает на диван.
Послушно выполняю указание, и через минуту наше будущее спальное место с валяющимися на нём пледами уже разложено, а я и Горин стоим возле него с двух разных сторон. И почему-то неловкость слишком ощутимо вклинивается между нами. Прежде чем задать вопрос, Тимур даже прокашливается:
— Ты с краю или у окна?
Мне уже жарко.
— У окна, — неуверенно лепечу я, покрываясь горячими мурашками.
— Прошу, — Тимур жестом указывает на диван.
И я сама не верю в то, что делаю. Осторожно присаживаюсь на край дивана, снимаю кроссовки и залезаю дальше, к окну. Хватаю первый попавшийся плед за край, тащу на себя, накрываю им ноги, укладываюсь солдатиком, а потом укрываюсь уже по шею.
Всё моё тело напряжено. Утыкаюсь взглядом в потолок с полоской света от фонаря, а сердце колотится с такой силой, что его стук отдаёт в горло. Особенно когда краем глаза замечаю, как Тимур усаживается на диван, заводит руку за шею, цепляется пальцами за капюшон своего худи. Одно движение, и он легко стягивает с себя кофту, кидает её на подлокотник дивана, а заодно и поднимает край футболки, обнажая спину почти до лопаток.
И меня то ли холодом ошпаривает, то ли жаром – сама толком не понимаю свои ощущения, когда в голове проносится мысль, что Тимур сейчас может раздеваться и дальше. Он же не станет этого делать? Он же не может спать в чём мама родила? Я ничего с себя снимать точно не стану. Так и буду спать в джинсах и толстовке.
Благо на этом стриптиз заканчивается. Тимур одёргивает футболку обратно, скрывая под ней рисунок стрелы на спине, забирает второй плед и укладывается рядом. А я зажмуриваюсь.
Часть дивана под Тимуром издаёт скрип, а потом всё затихает. Слышно только, как ноют от шквалистого ветра деревья в саду за окном, и потоки воды, льющиеся с крыши.
Я так и лежу, крепко зажмурившись и боясь пошевелиться. Пальцами стискиваю край пледа, что натянут на меня по самую шею. Прислушиваюсь к тому, что происходит рядом со мной по левую руку. Сколько там между мной и Тимуром ничтожного расстояния? Сантиметры? Миллиметры?
И что мне вообще теперь делать? Вряд ли я сейчас вот просто так возьму и усну.
Я не могу отпустить мысль, что буду ночевать на одном диване с Тимуром. Она въедается в меня, и от этого холодеют ладони. И ещё у меня уже затекло тело. Я словно на горошине лежу: держать себя в одном положении вдруг становится слишком невыносимо. Только сдвинуться и на сотую долю миллиметра не решаюсь. А если задену Тимура?
Я могу только открыть глаза и искоса посмотреть влево. Жёлто-тусклый свет фонаря с улицы падает точно на ту часть дивана, на которой лежит Тимур. В отличие от меня, он весьма вальяжно развалился на своей половине: плечи расправлены, руки под затылком, локти широко разведены, голова чуть запрокинута, а грудь очень медленно поднимается и опускается, демонстрируя равномерное и спокойное дыхание.
А я так же напряжена и сжата, как пружина. Лежу по струнке ровно. Только глаза косятся на Тимура.
Неужели
— Ты жива? — раздаётся хриплое рядом. От голоса Тимура я вздрагиваю, а вот он всё так же расслабленно лежит с закрытыми глазами.
— Я? — переспрашиваю глупо.
— Ну не я же. От тебя ни движения, ни дыхания. — Замечаю, как уголок губ Тимура насмешливо дёргается вверх. — Всё нормально?
— Ага, — говорю и киваю одновременно, правда, я вся уже полыхаю пламенем, потому что вижу, как Тимур закусывает по очереди верхнюю, а потом нижнюю губу.
— Хорошо. Доброй ночи, — вздыхает он и переворачивается на бок, а диван под ним снова скрипит.
Горин укладывается ко мне спиной, и кошусь я уже на его затылок. Только тогда из моей груди наконец вырывается выдох. Судорожный и опустошающий.
— Доброй, — желаю Тимуру тихо и сама тоже решаюсь перевернуться на правый бок.
Я и он лежим спинами друг к другу, а мой взгляд направлен на старую стену с обшарпанным подоконником. Пытаюсь угомонить сердцебиение. Нужно просто лечь и спать. А ещё можно представить скандал, что ждет меня завтра дома. И я думаю об этом намеренно. Ибо сгорю в своих же мыслях о том, кто у меня за спиной.
Но лежать и не двигаться получается недолго. Из-под подоконника сквозит так, что минут через десять у меня холодеют нос и лоб. И если Тимур не подаёт никаких признаков бодрствования, то мне приходится несколько раз осторожно менять положение головы. Только, как бы я ни легла, всё равно противно холодно.
— Чего вертишься? — слышу хмыканье Тимура сзади.
Я вздыхаю и морщусь. Не спит, значит.
— Пытаюсь лечь так, чтобы не дуло из-под окна.
— Сильно дует?
— Да, — признаюсь честно.
И сразу же за моей спиной раздаётся скрип, а над ухом басистое:
— Тогда меняемся.
Я так резко оборачиваюсь, что ощущаю, как моё плечо ударяется обо что-то твёрдое. И этим оказывается грудь Тимура. Потому что он зачем-то приподнялся на одном локте и нависает надо мной тенью.
— Ты чего? — шепчу я, испуганно распахнув глаза.
— Я лягу на твоё место, ты — на моё, — поясняет Тимур. — Там же дует у окна.
— Не надо, — лепечу я. Соображать становится непросто. Я ведь чувствую, что моё левое плечо и рука прижаты к груди и торсу Тимура. А то и другое у него как рельефный камень.
— Аня, — Тимур цокает. — Двигайся давай.
Сглотнув, я подчиняюсь. Только всё идёт немного не так…
Диван не настолько широк и удобен, чтобы совершать подобные манёвры. И ещё наши пледы, скомканные на нём… Я продвигаюсь влево, а Тимур собирается перелезть через меня вправо. Он опирается на руки, расставив их по обе стороны от меня, его торс возвышается надо мной. Но всего одно неловкое движение — моё или его… не знаю — и колено Тимура надавливает мне на ногу. Просто адская боль пронзает внутреннюю часть моего бедра.