Никто не выйдет отсюда живым
Шрифт:
“ Джиму было интересно работать, – говорит Кейт Карлсон, актёр, сыгравший с ним партнёрскую роль в “Кухонном столике”. – Каждый вечер, ожидая подъёма занавеса, я не знал, что он собирается делать. К нему было трудно подобрать ключ, потому что ему нравилось каждый раз играть по разному. Сам он не подбирал ключей ни ко мне, ни к диалогам, ни к другим традиционным вещам. Он играл и произносил строчки с интонацией, которая всегда казалась беспричинной или по крайней мере неожиданной. Было постоянное скрытое мрачное предчувствие, ощущение, что всё это происходило на грани потери контроля над собой.
В то
Твой отец теперь капитан, Джим, – сказала мать, – капитан одного из крупнейших авианосцев в мире [the Bon Homme Richard]. На корабле около трёх тысяч человек, и все они уважают твоего отца, и уважают его потому, что он так дисциплинирован. На что это будет похоже, если его родной сын будет одет, как битник?
8 января 1964 года, незадолго до отъезда из дома в Коронадо для учебы в УКЛА, Джим вместе с отцом принял участие в маневрах на Тихом океане. Он только что подстригся. Но, увы, подстригся недостаточно коротко для того, чтобы соответствовать порядку, и, когда Джим прибыл на “Bonny Dick” (как назывался авианосец), его тут же отправили к судовому парикмахеру, чтобы сделать новую стрижку, которая очень походила на стрижку капитана: короткая сзади и по бокам и достаточно длинная на макушке, с пробором. Джим был раздражён, но молчал.
Капитан был горд, хотя и насторожен. Он привёл Джима на мостик и представил его офицерам. Джим пожимал руки и любезно отвечал на приветствия, без улыбки. Штатный фотограф сделал несколько снимков. Позже, через день, за борт было выброшено несколько человекообразных мишеней, и Джиму вручили пулемёт, даввозможность сделать несколько выстрелов по плавающим в океане “объектам”.
Джим с горечью вспоминал события этого дня. Он говорил, что, после того, как отец вернулся домой с корабля, где командовал тремя тысячами человек и обладал такой большой властью, стало ясно (Джим это почувствовал), что дома командовала мать.
“ Она поручала ему выносить мусор, – вспоминал Джим. – Она командовала им. И мой отец подчинялся. Он выносил мусор”.
Через неделю, имея в кармане достаточно денег на скромное жильё в полумиле от университета, Джим в середине учебного года прошёл процедуру регистрации, вписавшись в число двадцати тысяч студентов крупнейшего калифорнийского университета. В отличие от своего “старшего брата” в Беркли, УКЛА воистину был вне политики. Студенты здесь были загорелыми, атлетичными, приятного вида, одежда была случайной, без классовых различий.
К 1964-му году, когда туда приехал Джим, киношкола как раз подходила к тому, что теперь профессора называют Золотым Веком. В числе преподавателей было несколько замечательных режиссёров – Стэнли Крэмер, Джин Ренуар и Джозеф фон Штернберг, например. Среди студентов было несколько выдающихся, необычных личностей, в частности, молодой Фрэнсис Форд Коппола. Вероятно, самым главным было то, что на киноотделении царила весёлая, открыто анархистская философия, которая впоследствии вполне могла вдохновить Джима на написание таких слов: “Хорошая черта кино – то, что здесь нет специалистов. В кино нет авторитетов. Каждый может сопоставить с собой и вместить в себя всю историю фильма – этого вы не можете сделать в других видах искусства. Нет специалистов, поэтому, теоретически, любой студент знает почти столько же, сколько и любой профессор ”.
Первые шесть месяцев, проведённые Джимом в УКЛА, ничем особо не примечательны, разве что пасхальными каникулами, когда он и двое его однокурсников – бородатый нью-йоркский интеллектуал и ирландская девушка, бывшая старше их, – провели три дня пьянства в Тиджуане.
В течение весеннего семестра Джим жил своей неспешной жизнью – занятия в зданиях, разбросанных по всей огромной территории университета; долгие часы в одиночестве за чтением книг в университетских библиотеках или в своём крошечном жилище; воскресные звонки Мэри во Флориду из общественного автомата, где он платил только за первые три минуты, разговаривая обычно по часу или больше, не обращая внимания на предупредительный сигнал.
Днями и вечерами Джим иногда ходил в “Lucky U” – мексиканский ресторан-бар в миле от университетского городка, неподалёку от Больницы Ветеранов. Он наслаждался этим местом. Леди-барменши и слепые мужчины возили на колясках своих безногих друзей, безногие были поводырями слепым. Иногда инвалиды напивались и дрались “на костылях”. Это напоминало Джиму рассказ Нельсона Ольгрена, он называл “Lucky U” “скромным местом” для пьянок.
В выходные дни Джим ездил на венецианский пляж, бывший Меккой поколения битников пятидесятых годов, и там сохранялись богемные традиции. Поэты, художники и студенты задёшево жили в больших комнатах замечательных викторианских домов или в будках по берегам разрушающихся каналов.
Когда наступило лето, Джим вернулся в Коронадо. После пяти месяцев скудной пищи или вовсе её отсутствия он похудел, но вскоре восстановил свою характерную круглолицесть. Затем он снова уехал в Мексику, на этот раз с братом и крёстным отцом, отставным морским офицером, который служил вместе со Стивом на Тихом океане. Энди вспоминает это как “пьяную” поездку. “Мы проехали около сотни миль на юг к Энсенаде. Джим показывал мне жизнь. Я пил пиво, и он таскал меня из бара в бар, разговаривая с мексиканцами по-испански, когда они пытались нас обсчитывать, беседуя с проститутками, рыская по переулкам, где за ним гонялись собаки. Это было великолепно”.
Вернувшись в Сан-Диего, Джим и Энди часто ходили в кино в гарнизоне, иногда Джим брал с собой вино и напивался пьяным. На военных базах после киносеанса торжественно поднимался флаг и звучал национальный гимн. Однажды Джим заполнил пространство кинотеатра звуками своего голоса: “О, скажи, видишь ли ты…” Пел он один.
Джиму нечем было заняться в Коронадо, ему становилось скучно и не сиделось на месте. Вскоре он стал проситься вернуться в университет раньше времени, чтобы наверстать упущенное по истории. В начале августа он уехал, обещав поискать временную работу. К концу лета Джим стал студенческим помощником в Библиотеке Театральных Искусств, расставляя по полкам книги и направляя предупреждения в случае задержки за 1 доллар и 25 центов в час. Это была несложная работа, но ему не удалось долго на ней продержаться. Новый библиотекарь в октябре уволил Джима, когда стало ясно, что тот не собирался вовремя отчитываться о работе.