Нимай Дас
Шрифт:
Все это происходило на глазах у Гурудева, который лежал на кровати, страдая от сильной боли в ноге. Несколько раз он садился в постели и объяснял мне, как готовить то или иное блюдо. При этом он улыбался, словно все это его очень забавляло.
Я подумал, что проще всего было бы вскипятить воду и что-нибудь отварить. Я вышел на улицу, набрал снега, растопил его и поставил кастрюли с водой на печь. В одну кастрюлю я положил бобы. Вскоре вода в ней бурно закипела, однако д а ж е спустя полчаса бобы оставались жесткими и сморщенными, и мне пришлось их выбросить.
В общем, все закончилось тем, что на тарелку, предназначенную для предложения пищи Божествам, я положил консервированную кукурузу, зеленую фасоль, которую мне удалось отварить, рис, получившийся, к моему удивлению, довольно мягким (хотя, может быть, даже слишком мягким), а также консервированные персики и яблочное пюре, которые я просто никак не мог испортить (к счастью, последние обитатели хижины оставили в ней консервный нож). Арахисовое масло оказалось тоже довольно неплохим. Все это я предложил небольшим Божествам, которые Гурудев всегда возил с собой: Гаура-Нитаю и маленькому мурти Шрилы Прабхупады, а также изображениям Радхи с Кришной и Нрисимхадевы. Я поставил Божества и изображения на коробку и произнес молитвы.
Когда Гурудев начал есть, я решил поставить запись с лекцией Прабхупады, хоть и понимал, что батарейки в нашем магнитофоне не будут работать долго. Гурудев велел мне не ждать, когда он закончит обедать, и тоже приниматься за еду. Мы ели и слушали Шрилу Прабхупа-ду, комментировавшего стих из «Бхагаватам», в котором говорится, что солнце не может сократить продолжительность жизни того, кто слушает о Кришне. Оба мы съели немало, а после обеда нам удалось немного поспать, что помогло нам хоть немного оправиться от потрясения, вызванного аварией и тем, что мы оказались в полном одиночестве в диком и пустынном месте.
На следующий день дрова в хижине закончились, и я, взяв топор, пошел в лес, чтобы срубить дерево. С одной стороны, все это казалось захватывающим приключением, и я чувствовал себя так, словно вновь был бойскаутом, только теперь я делал все ради гуру и Кришны, а не для того, чтобы получить какие-то знаки отличия или заслужить похвалу начальника отряда. Однако одновременно с этим меня не оставлял гнетущий страх, и я все бы отдал за то, чтобы оказаться где-нибудь подальше от этого места - там, где было тепло и безопасно.
Я боялся заходить далеко в лес и потому принялся рубить небольшую ель, стоявшую на краю поляны. При каждом малейшем шорохе я прекращал работу и начинал осматриваться, думая, что это волк или медведь (а может, и снежный человек) крадется у меня за спиной. Мое зрение тоже обманывало меня: порой я кидал взгляд на камень или далеко стоящее дерево, и мне мерещилось, что это не камень или дерево, а зверь. А мое воображение, питаемое страхом, начало рисовать различные картины. Например, мне представлялось, как несколько огромных волков рысью приближаются ко мне, огибая поляну. От страха я даже снял с пояса нож и стал размахивать им, как если бы на меня кто-то нападал. Я не слишком храбрый и воинственный человек и очень сомневаюсь, что у меня хватило бы мужества вступить с кем-нибудь в смертельную рукопашную схватку. Но если бы дело дошло до этого, я предпочел бы сражаться, чем быть съеденным заживо. Правда я сомневался, что смог бы хорошо драться. Говорят, что животное чувствует, испытывает человек страх или нет, и что, встретившись со зверем, лучше не убегать от него. Вот так, вздрагивая от каждого шороха и постоянно отвлекаясь от работы, я и рубил дерево и колол в лесу дрова. На все это у меня ушло несколько часов, и когда я закончил, было уже темно. Когда я нес дрова к хижине, я увидел на снегу
Снежный человек свежий помет. Рядом с ним виднелись следы, похожие на собачьи. Я был очень напуган и решил рассказать об этом Гурудеву. Я не хотел понапрасну тревожить его, -наше положение и так было достаточно опасным. Но я считал, что, не зная, как справиться со страхом, я должен искать у него помощи.
В хижине был камин, но мы решили развести огонь в печи, подумав, что там дрова будут гореть дольше. Хотя на улице было довольно холодно (около десяти градусов по Фаренгейту), это была уже не зимняя стужа. Если бы стояла зима, мы бы, наверное, не выжили. Разведя огонь, я размешал в воде сухое молоко и поставил его на печь.
– Гурудев, - сказал я, - я никак не могу справиться со страхом.
Гурудев сел в постели.
– Мне тоже страшно, - проговорил он, - но что мы можем поделать? Давай просить Кришну помочь нам.
На одной ноге у него была самодельная шина, а другая была перевязана куском ткани. Он сидел в постели, положив руки на повязки, и улыбался, и от его улыбки мне стало немного спокойнее.
– Когда Арджуной овладел страх, - продолжал он говорить, - Кришна не сказал ему, что он не должен плакать или испытывать страх. Единственное, что он не должен был делать, - это отказываться выполнять свой долг. Кришна сказал Арджуне, что следует терпеливо переносить трудности. Мы испытываем страх, потому что еще не достигли освобождения. Если бы мы были освобожденными душами, Кришне не пришлось бы говорить нам, что нужно терпеливо переносить страдания, не так ли? Но Он знает, что мы слабы и находимся под влиянием материальной природы, поэтому Он напоминает нам, что все в этом мире преходяще и мы должны терпеливо переносить временные проявления счастья и горя.
После этого я признался Гурудеву, что ужасно боюсь диких животных. Как раз во время нашего разговора недалеко от хижины послышался пронзительный вой какого-то животного: шакала, или волка.
– Насколько я знаю, - серьезным тоном сказал Гуру-дев, - животные обычно не нападают на человека, если их не тревожат. Но мы должны быть очень осторожны. Что же касается твоих страхов, то мне кажется, это твой ум делает реальность еще более страшной. Но зачем делать ее еще страшнее? Разве то, что есть, недостаточно страшно для тебя?
Мы посмеялись и продолжили пить молоко. Гурудев рассказал мне о нескольких лилах, которые описываются в шастрах и в которых вечные спутники Кришны испытывали страх. Он сказал, что даже отец Кришны, Нанда Махараджа, чувствовал страх. Он боялся за жизнь Кришны, и, конечно же, это чувство страха было проявлением духовного экстаза.
– И все же, - продолжал Гурудев, - это был страх. Возвращаясь домой из Матхуры, он вспомнил о предупреждении своего друга Васудевы и испугался, что на его сына могут напасть демоны.
– Ты боишься этого так называемого снежного человека, - проговорил Гурудев, посмотрев на висевшую на стене фотографию, - а Нанде пришлось иметь дело с ведьмой, ракшаси, тело которой было длиной двенадцть миль и которая только и делала, что пила кровь маленьких детей. И что Нанда сделал, почувствовав страх?
– Он состредоточил на Кришне все свои мысли.
– То же самое должны сделать и мы: сосредоточить на Нем все свои мысли и непрестанно молиться Ему. С той самой минуты, как мы очутились здесь, я повторяю эту мантру: КРИШНА! КРИШНА! КРИШНА! ХЕ! Это означает: «Кришна, пожалуйста, защити меня. Кришна, пожалуйста, спаси меня».