Ночь без права сна

Каменкович Златослава Борисовна

У матери нет ключа к сердцу Каринэ. Глухое и горькое чувство обиды Ладжалова не выплескивает наружу, боится потерять дочь. Теперь ее все чаще посещает одна мысль: надо выдать дочь замуж за Ярослава Калиновского. Став женой миллионера, Каринэ выбросит из головы эту блажь: долг перед народом… долг перед собой…

Только подальше от проклятой Швейцарии! Правильно тогда заметил жандармский полковник (отпетый негодяй, глазом не моргнув, отхватил две тысячи!), что в Женеве «все кишмя кишит головорезами из России».

В Мюнхене у коммерсантки Ладжаловой были выгодные торговые дела. Во всяком случае, пару

раз в году она или муж смогут навещать дочь.

Ладжалова сняла для дочери превосходную квартиру, обставленную кремовой мебелью. В уютной гостиной с длинным диваном, огибавшим комнату от камина до двери, в тон мебели и роскошному ковру стоял светлый рояль.

«В такие хоромы не стыдно пригласить пани Калиновскую и ее сына, — прикидывала в уме Изабелла Левоновна. — Слава богу, все шито-крыто. Каринэ слово дала, что наладит переписку с Ярославом Калиновским. И кто знает… О-о-о! Я сумею с выгодой пустить в дело его капитал…»

Каринэ, покорив своим голосом, своей внешностью профессуру Мюнхенской консерватории, была принята сразу на второй курс. Теша себя надеждами, Ладжалова вернулась в Россию.

Оставшись вдвоем с Каринэ в Мюнхене, тетушка Наргиз сразу почувствовала, что случилось как раз то, чего больше всего опасалась Изабель.

Конечно, Наргиз обязана была написать хотя бы кузену Андранику, что Каринэ зачастую не является домой к обеду, а где эта голодная коза пропадает до позднего вечера — одному богу известно. Потом — эта русская из Женевы, которая прожила у них неделю. Кто она? Что знает Наргиз про таинственную гостью, кроме того, что Каринэ сказала: «Она русская»?

Так и не узнала Наргиз, что рядом с ней была та самая Вера Засулич, о которой в свое время газетные заголовки кричали: «Покушение на петербургского градоначальника генерал-адъютанта Трепова», «Террористка на скамье подсудимых».

Боже, боже, а вдруг Изабель узнает, что Каринэ уезжала куда-то на целых одиннадцать дней?

— О, моя доброта, Каринэ, погубит нас обеих, — плакалась Наргиз.

Однажды в начале лета родители получили от Каринэ письмо. Дочь сообщала, что хочет ознакомиться с историей армянских поселений на территории Галицин. Ей хочется поехать туда сразу же после сдачи экзаменов. Очень просит отпустить с ней тетушку Наргиз. Отец одобрил затею, заключив, что Каринэ — истинная дочь своего народа.

Изабелла Левоновна была возмущена.

— Кого она хочет обмануть! Надо же такое придумать: какие-то там армянские поселения…

— Ты, несправедлива, душа моя, — сдержанно возразил супруг. — Действительно, когда-то армянские поселения довольно часто встречались в Галиции. И поныне там сохранилось много памятников, которые поведают Каринэ о своих творцах. Я ей рассказывал об историке Садоке Баронче. Он армянин по происхождению, родился а бедной семье в городе Станиславе. В своих монографиях Садок Баронч описал историю армян в Галиции и Польше. Сперва он был учителем, затем студентом философского факультета. Но жестокая нужда бросила совсем молодого человека за глухие стены доминиканского монастыря. Он изучает философию, богословие. Он пишет о том, что народные памятники являются узлом, связывающим нас с нашим прошлым. Они обогащают наш ум и указывают путь к стойкости и прогрессу. Эти мертвые камни громко говорят о своих творцах…

— Послушай,

Андраник, а почему бы тебе не писать басни? — прервала его жена.

— К сожалению, природа лишила меня злости, — тяжело вздохнул супруг, негодуя на себя за то, что затеял этот разговор.

— И всякой догадливости природа тебя тоже лишила! Боже мой, ему и в голову не приходит, почему наша голубка рвется в Галицию!

— Разве девочка не все объяснила в письме? Разве с ней не поедет Наргиз?

Жена бросила иронический взгляд, как бы говоря: «Два диплома в кармане, историк, философ… Да такого простофилю даже малое дитя обведет вокруг пальца…

— Ах, вот оно что! — вдруг догадался Андраник. — Ты думаешь? Ну, знаешь, тогда я действительно ничего не понимаю! Сама прожужжала мне уши: ах, господин Калиновский сказочно богат, ах, если бы они поженились… Признаюсь, дорогая, я вполне согласен с тобой: господин Калиновский, несмотря на свою молодость, деловой, порядочный человек. Он достоин…

— Ах, дело совсем не в нем, а в Каринэ! — воскликнула коммерсантка. — Надо же быть такой до ужаса скрытной. Хотя она характером в тебя. Это ты ей внушал… О-о-о! Если бы не я, ты бы тоже снюхался с этими, кто довел Каринэ до казематов… Подумать только, не намек-пула даже родной матери, что выбрала нам зятя. Вот дура! Неужели она думает, что мы ей помешаем? Да, хитра! Когда я намекала на Калиновского, она делала каменное лицо, мол, сейчас это ее не интересует, надо закончить консерваторию… Сегодня же переведу на ее счет в мюнхенский банк крупную сумму. Каринэ должна поехать в Галицию, одетая с царской пышностью. Там теперь живет Ярослав Калиновский с матерью…

Желая положить конец разговору, Ладжалов мягко сказал:

— Душа моя, в одном могу тебя заверить: Каринэ непременно позовет нас на свадьбу. Так что будем терпеливо ожидать дальнейших событий.

— О-о-о! Будь уверен, я смогу ворочать капиталами миллионера, не то что его управляющий, который, наверно, обкрадывает его каждый день!

Медея с каждым днем все больше изумляет всех своим голосом, который отличается редким мелодическим богатством и красотой. В консерватории гордятся своей ученицей. Ее ожидает блистательная карьера!

У баварских властей княжна Ачнадзе вне всякого подозрения. И до сих пор никому даже в голову не приходило, что в ее изолированной квартире на Мариенплац находят убежище агенты «Искры».

Таинственные гости, как тетушка Наргиз называет друзей Каринэ, — верх обходительности, спокойного достоинства. Да и как иначе? Каринэ необыкновенно восприимчива ко всему прекрасному, могут ли у нее быть плохие друзья?

В гимназии Наргиз изучала немецкий и сейчас так освоила разговорный язык, что редко кто узнавал в ней иностранку.

Старая консьержка с угодливой почтительностью относилась к богатым жильцам из двенадцатой квартиры. Ей платили за каждую уборку в пяти комнатах по три марки, и она просто рассыпалась в любезностях перед Наргиз. Главное достоинство этой женщины было в том, что она была лишена всякого любопытства. Жаль, зимой умерла. Ее сменила женщина лет сорока, одинокая, непомерно толстая и ленивая, но с хитринкой в глазах, весьма любопытная. Целыми днями она просиживает у окна, откуда ей видно, кто входит, кто выходит.