Ночь, когда она умерла
Шрифт:
— Иззи! — сказала она мне, откладывая книгу. — Что это за красное платье а-ля «Моника Белуччи»? Я подумаю, что ты познакомилась тут с каким-то врачом, и сейчас убежишь на свидание!
— Кто бы говорил! — Я подошла к ней. — Для кого ты нарядилась? Для садовника Джона?
Мама кокетливо пригладила волосы, запоздало вспомнив, что теперь у нее короткая стрижка.
— Почему бы и нет? — пожала плечами она. — Он очень милый мальчик.
— Мама, ему тридцать два…
— А Уильяму нет и тридцати, — тут же нашлась она, обняла меня и поцеловала
Я села в кресло напротив нее.
— Сначала расскажи, как у тебя дела. А потом мы поговорим обо мне.
Мама довольно поерла руки.
— Нет уж, сначала ты рассказывай! Судя по всему, тебе есть, что рассказать! Куда ты направляешься потом? В Мирквуд?
Я покраснела.
— С чего ты взяла?
Мама победно улыбнулась.
— Я прожила на свете больше твоего, Иззи. Мне не нужно задавать такие вопросы. Я просто знаю.
— Вообще-то… — Я помолчала. — С Мирквудом меня уже ничего не связывает.
Мама всплеснула руками.
— Черт возьми! Опять ты за свое, Изольда! Ты вся в меня, ей-богу… я всю жизнь бегала от мужчины к мужчине, а потом оказалась с носом.
— Мама… — начала я.
— Изольда! — Сейчас ее тон напоминал мне тон строгой матери, которая отчитывает меня за плохие оценки. — Я же вижу, как ты ломаешь руки и ерзаешь на стуле. И как поглядываешь на телефон. Сколько себя помню, ты никогда не ждала сообщений или звонков от Уильяма с таким нетерпением. Посмотри в зеркало. Ты влюблена! Зачем ты обрезаешь себе крылья, а заодно и этому чудесному мальчику?
— Мальчику почти сорок, — напомнила я.
— Не важно, — махнула рукой мама. — Они все мальчики — даже в девяносто. Послушай меня, Изольда. Жизнь дана нам для того, чтобы совершать глупости, а не для того, чтобы принимать серьезные решения разумом и потом жалеть о них сердцем. Кроме того, — мама решила закончить монолог в своем обычном ключе, — ведь он — не чета твоему Уильяму, признайся. Он очарователен — я всегда была без ума от синеглазых брюнетов. Он почти аристократ, умеет себя преподнести, хорошо одевается, не кичится своими деньгами, умен, знает, что нужно женщине. Ведь знает?
Кровь только успела отхлынуть от моего лица — и мои щеки залились румянцем пуще прежнего. Во время одного из визитов в Мирквуд я показывала Вивиану, как пользоваться фотоаппаратом в iPhone, и сделала его фото, которое потом переслала на свой телефон с помощью Bluetooth. Я имела неосторожность показать эту фотографию маме, и, если до этого мои рассказы о нем были более чем красочными, то теперь мамина фантазия работала вовсю. Как всегда, ее фантазии оказывались недалеки от реальности.
— Хватит, мама, — сказала я. — Ты его перехвалишь.
— Разве что самую малость. Ах да! Ведь он еще и врач! Изольда! И ты еще выбираешь между ним и Уильямом?!
— И Саймоном, — добавила я.
Мама недовольно поморщилась.
— Ох, это вообще странное создание, не понимаю, где ты его нашла. — Она взяла мою руку. —
— Поняла. А теперь давай поговорим о тебе.
— Но потом мы вернемся к этой теме, — сказала мама тоном, не терпящим возражений.
— Хорошо, — смилостивилась я. — Доктор сказал мне, что ты согласилась на операцию.
Мама задумчиво потерла переносицу.
— Да. По правде говоря, не понимаю, о каких ухудшениях он говорит. Я прекрасно себя чувствую, отлично сплю и до сих пор занимаюсь йогой по два часа в день. Тут так хорошо! Я просыпаюсь в пять утра, выхожу в сад — там в это время никого нет — и занимаюсь на свежем воздухе. А этот наглец Джон подглядывает за мной, представляешь? Наверное, ему нравится наблюдать за тем, как я раздвигаю ноги.
Я расхохоталась.
— Ты репертуаре!
— Я тебе говорю, это очень его волнует. Ты замечала? Он начал неровно стричь кусты.
— Я уладила финансовый вопрос, твой юрист передал мне чеки.
Мама и понятия не имела, что ее лечение оплачиваю я. Она была уверена в том, что я привожу чеки от господина Морриса, ее юриста. Господин Моррис подыгрывал мне, так как понимал ситуацию. Мама могла позволить себе платить за лечение, но я считала своим долгом вносить в это свой вклад.
— А профессор Гольдштейн знает, что ты занимаешься йогой? — спросила я.
— Нет. Этот сноб запретит мне даже пить мартини, если я расскажу ему о том, что пропускаю стаканчик раз в пару недель! Дескать, это вредит моему здоровью. Что за чушь! Как йога может вредить? Он вообще знает, что такое йога? Да с его пузом он даже не может согнуться для того, чтобы завязать ботинки!
— Он каждый раз безуспешно пытается подбивать ко мне клинья, — поделилась я.
Мама закинула голову и звонко расхохоталась.
— Этот медведь? Ну и ну! Как у него наглости хватает? Послушай, — она снова взяла меня за руку, — а ведь у твоего врача, конечно же, прекрасное тело! Ты говорила, что он танцует, если я не ошибаюсь? — Она мечтательно подняла глаза к потолку. — Если бы ты привела его в гости, я бы построила ему глазки… но только при условии, что ты не будешь ревновать.
— Мама, мы договорились говорить о тебе, — напомнила я, чувствуя, что краснею в очередной раз.
— Я просто пытаюсь показать тебе, моя хорошая, что я почти здорова, и что ты не должна волноваться. Посмотри на меня! Я радуюсь жизни. — Она погладила меня по щеке. — И я буду радоваться еще больше, если у тебя все будет хорошо. Так что не думай слишком много. Ты рассуждаешь о правильности своих поступков, а жизнь идет себе мимо. Нужно жить сегодняшним днем.
Мирквуд