Ночь полнолуния
Шрифт:
Вот факел наклонили пониже, и свет его настиг другую лодку, шедшую впереди. Она полна была жомбиков. И в той, где сидели наши герои, были жомбики, целых трое. Они сопели, глядели хмуро, - худо глядели, исподлобья, молчали. Только веслами вскапывали покорную речушку да слушали монотонное: тон-н-н - тон-н-н - тон-н-н - синьк-синьк...
Долго ли плыли они - не знали. Спертый воздух и горькая сеть, пахнущая рыбой, отнимали силы, волю и мысли. Мертвенный холод - был их путь. Путь по гибельной, умершей реке.
* * *
Вот и озеро Грунтовых Вод. Коричневое, вялое. Даже тины не видать не озеро и не болото - вязкая жижа
Ксюн поскорей зажала нос и глаза зажмурила, будто и глазами - нюхать... Скучун передернул плечом, попробовал пошевелиться - не вышло, сеть крепко вцепилась в них, прижавшихся друг к другу.
Жомбики всё молчали.
Неожиданно лодку обхватили громадные чугунные крючья, спустившиеся сверху на лебедке. Лодка оторвалась от воды и, поднявшись метра на три, двинулась над озером.
Впереди завиднелось что-то, напоминавшее забетонированный холмик.
– Скучун! Ты видишь? Это, наверное, остров Жомбуль...
– Точно, это он.
– А почему лодка плывет не по озеру, а над ним, по канатной дороге?
– Это озеро как зыбучий песок - бездонное и гнилое. Все, что ни попадает в него, - тонет сразу. А остров держится вот уже сотни лет. Но и он может ухнуть в пучину - так сказано в древней летописи... Жомбики потому еще такие отчаянные, что эта их земля - предательская и неверная. Сейчас она терпит их, а завтра - возьмет да и опрокинет в зыбучее озеро...
– А как же мы? Как страшно, Скучун, что же будет с нами?
– Поглядим, Ксюшечка, помнишь, как в сказке: "Двум смертям не бывать..."
– Кр-р-рех-х-х!
– Лодка, подпрыгнув, опустилась в специальное гнездо на колесиках и дальше покатилась по рельсам. Она въехала в бетонный туннель, зиявший раскрытой пастью посреди серого куполообразного бункера, и, подергиваясь, с лязгом и скрипом, вползла в кромешную тьму.
– Эй вы, пригнитесь!
– Жомбики слегка пристукнули своих пленников по головам.
Лодка вдруг выкатилась в огромный зал, выложенный кафельной плиткой, в котором висели заржавленные цепи, сходящиеся в центре к просторной стальной клетке.
Пузатые коротышки вытащили из лодки свою добычу и повлекли к скрежещущей на цепях клетке. Они все скопом набились в нее, огрызаясь и шипя друг на друга. Ксюн и Скучун, притиснутые изнутри к ледяным стальным прутьям, едва дышали, когда клеть начала сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее вращаться. Скоро все поплыло перед глазами, тошнота заволокла сознание бесцветной паклей...
Когда узники очнулись - странной клетки уже не было. Лишь где-то неподалеку слышался лязг цепей.
Ярко освещенный узкий коридор то и дело петлял как в лабиринте. Вдруг чудовищный сноп света будто клинком пронзил мозг, и все остановились как вкопанные, невольно прикрыв глаза от боли.
В голом квадратном бункере с чугунными стенами, под пологом, напоминающим стальную паутину, на глыбе застывшей черной смолы им померещилась громадная коричневая бородавка, бесформенная и плотоядная. Из-за головы страшилища бил, ослепляя, необузданный луч неживого, дикого света...
То был Большой Жомб и его святилище.
– Несчастные!
– бубнил он в медный рупор отрывистым контрабасом.
– Куда полезли вы, жалкие, слабейшие созданья! Личинка вам не по зубам! Сидели бы тихо по своим норкам еще много-много лет... Ан, подавай им саму Красоту! Несчастные... Теперь крышка!
Рупор утробно квакал, и неестественно гулкий голос бултыхался в невысоких стенах, подобный одинокому огрызку гнилого яблока на дне ведерка...
– Личинка у меня, но ни одна живая душа ее не сыщет... И в назначенный час она исполнит мое - только мое - заветное желание. Красота моя - красота великого Большого Жомба - затопит все: и Нижний город, и Верхний, и соседние земли, и даже небо... А какова моя красота - взлелеянная, хе-хе, обмусоленная в мечтах - этого никто не знает! И не узнаете, вы...
– Жомб привскочил с места на неожиданно волосатых хилых ножках и потряс кулаком над головами, распростертых ниц соплеменников.
– Не для того я приказал выкрасть Личинку, чтобы доходяга-Скучун с московской девчонкой вернули ей свободу... Кальденпупер!
– крикнул Большой Жомб, и тотчас откуда-то сверху шмякнулась огромная сороконожка, размером чуть больше таксы... Она топотала задними тридцатью ногами, приподняв переднюю часть туловища и раскачиваясь, словно кобра.
– В узилище их, в узилище, тащи их, Кальденпупер!
– Жомб тыкал пальцем в сторону связанных друзей, потрясая безволосой головой без шеи... если только можно было назвать головой бугристую студенистую кучку бородавок с двумя пуговками красных глаз...
– Стоять, Кальденпупер!
– Жомб приостановил жуткий спектакль и, обернувшись, нажал какую-то потайную кнопку.
– А теперь все - вон!
Тотчас тугие ледяные струи воздуха смели жомбиков в угол, где их поглотил замаскированный люк. Живым градом просыпались они куда-то вниз и исчезли...
Наши окоченевшие герои избежали этой участи и, одинокие, стояли теперь перед разъяренным Жомбом, опутанные омерзительной сетью...
* * *
– Ну что вы, детишки...
– Жомб неожиданно сполз со своего возвышения, наступив на голову послушно сдохшему Кальденпуперу.
– Не надо меня пугаться. Я ведь нежнейшее существо - вы сами убедитесь. А это все, знаете ли, так маскарад! Он наклонился, придерживая то место, где обычно бывает поясница и, кряхтя, извлек из-за глыбы вара серые велюровые тапочки. Затем, шаркая задниками без пятки, прошлепал к остолбеневшим своим узникам и принялся не спеша распутывать сеть.
– Я вот что вам хочу сказать: уж очень у меня бессердечный народ. Жомбики мои - это просто ужас, что за жомбики! Боюсь я их - да, боюсь, и не буду перед вами прикидываться властелином. Ты, Ксюн, небось по вечерам телевизор смотришь? Так вот я этот телевизор люблю до крайности! У меня тут небольшая антенночка московская сверху проведена, - тайком, конечно, - и надо вам сказать: прилипаю... Все смотрю подряд, особенно мультики! Вот уж там повелители: леший - так леший, водяной - так водяной, а я так себе... ни рыба, ни мясо, а просто жомбик какой-то...
Шлепая вокруг Ксюна и Скучуна и тараторя без умолку, он постепенно освободил их от пут и, присев на корточки, довольно и преглупо улыбаясь, с умиленным видом поглаживал по головкам... Жомбова ладонь была липкая и назойливая, как муха.
– Ну вот, детишки, значит, такой-то я и есть - Большой Жомб. Совсем ведь не страшный? Ни капельки?..
– Он поковырял носком тапка в щели между плитами пола, и оттуда выскочил стульчик, словно черт из табакерки.
– Сяду - ослаб! Жомб утрамбовался в стул и продолжал: