Ночь с убийцей
Шрифт:
Дара с удовольствием поела кашу и даже попросила добавки. Я с ней тоже немного перекусила, хотя не хотелось, заставляла себя, потому что нужны силы — вдруг придется бежать.
Пока Куная не было, мы успели и чай из лепестков роз заварить, и напиться. После переодели памперс — хорошо, что я все прихватила из спальни — не пришлось мешать мужчине отдыхать и сталкиваться с ним лишний раз.
Запасливый был хозяин дома, осматривая кухню еще раз, признала я. В одном из ящиков нашла рафинированный сахар, сухие сливки, малиновое варенье и абрикосовую пастилу, а в подвешенном
На всякий случай, не знаю, что меня дернуло, но я взяла один из мешочков и сложила туда всего понемногу, в конце сунула начатую пачку овсянки и крепко завязала веревку. В детскую бутылочку налила кипяченую воду, после чего сполоснула под краном посуду и убрала со стола.
Встала у окна и окинула взглядом помещение. Как-будто нас тут и не было. Только запахи остались. Очень не хотелось, чтобы Кунай исполнил свои слова и сжег дом. Он уютный и теплый, несмотря на то, что стоял пустой долгое время. Я бы даже жила здесь, но мечтать — удел слабых и наивных. Я все-таки умею признавать, что мне не место здесь. Позволю мужчине выпутать нас с Дарусей из этой передряги и поеду к морю. Дочурке там будет хорошо.
Пока Дара увлеченно грызла сухарь, я заглянула в последний ящик, что упирался боковушкой в стену около окна. Внутри стояли небольшие бутылочки темного стекла, не больше двухсот грамм. Приподняв одну повыше, чтобы свет пронзил ее насквозь, заметила, что в густой жидкости плавают цветочки. Золотистые такие, как звездочки. Зверобой, догадалась я.
Приоткрыв, осторожно вдохнула. Приятный сладко-медовый запах защекотал нос, легкой цветочной нотой лег на кончик языка. От остроты спирта захотелось чихнуть, но я сдержалась, лишь потерла нос пальцем. Покрутив бутылочку, нашла наклейку на донышке. На ней было написано очень мелким и ровным почерком: «Если рана глубокая — приложи, если боль душевная — пригуби».
Кунаю бы обработать рану, а мне глоток сделать, чтобы не гореть так сильно с ним рядом. Я заулыбалась. Не позволит ведь снова к нему прикоснуться, хотя очень хотелось. Почувствовать бархат смуглой кожи под пальцами, подушечками изучить каждый изгиб. Нет. Не выдержу такой близости снова. Он чужой муж, нельзя так. И помыслить нельзя! Стоит держаться от него подальше и надеяться, что этот мужчина никогда больше не появится в моем сне. Тем более, в роли любовника. От одних воспоминаний сводило бедра, и тело покрывалось мурашками.
Да не он это был! Я все придумала, потому что изголодалась по ласке и нормальным отношениям. По уважению и любви. Так хотелось, чтобы раз и навсегда, чтобы глаза в глаза, и дыхание останавливалось. Чтобы нашелся единственный и вот такой шальной, что пойдет на край света за любимой. За своей драгоценной Тэкэрой.
Не за мной.
Толя ведь никогда меня не любил. Использовал. После суда, когда мы развелись, он сказал, что я всего лишь красивый фантик, которым было приятно хвастаться. Что я мямля и никогда его не привлекала, как женщина, потому что никогда не раскрывалась. Как красивая ракушка, которую легко сменить на другую, если сломалась.
Так и было. Я была очень замкнутой.
Я не доверяла мужу свои страхи и печали. Сначала думала, что не нужно сваливать на других, а потом поняла, что он все равно не поможет и не поддержит.
Может, я тоже его не любила?
Кунай — красивый и сильный. Это ведь невозможно не заметить. Мне кажется, что я за ним, как за глыбой из гранита. Никто вреда не причинит, пока он рядом. Но это не будет вечно. Он найдет свою Тэкэру и…
Половица скрипнула, я подняла голову и опешила. Один, в черном и с маской на лице, приставил к виску Дары пистолет и показал мне знаком «молчать». Я подобралась, похолодев всем телом, поставила настойку на стол и подняла руки.
Дочь на удивление молчала, смотрела мне в глаза, но поднять головы не могла — грубая рука держала ее подбородок и шею.
Если бы не пистолет, я бы уже бросилась на урода, но тут кто-то позади накрыл мне губы сухой ладонью и потянул назад.
Тихий шепот пробрался в ухо:
— Молчи, или она умрет… Тэкэра.
Я не двигалась, лишь глазами умоляла малышку не истерить и не пугаться.
— Если она пискнет, сверну шею.
Я кивнула и приложила палец к губам, при этом коснувшись руки нападающего.
— Где он? — чужие губы коснулись скулы. Меня пробрало жуткой неприязнью. — Говори… где твой цербер? Или шкуру сниму с твоей живой игрушки.
Он стоял за спиной, но я знала, куда смотрит. Чувствовала.
Он Дару имеет виду, и хорошо, что не знает, что она моя дочь.
Я повернула немного голову и кивнула. Запах мужского тела показался кислым и тошнотворным. Взмолилась про себя, чтобы Кунай услышал чужаков. Иначе нам не спастись.
Шепот добавил этой уверенности:
— Теперь тихо веди нас к нему. Пискнешь, сломаю шею.
— Она будет плакать, — пришлось вывернуться и почти коснуться губами рук в перчатках, отчего стало еще противней.
— Бери ее и иди, — приказал голос, затем меня толкнули вперед. Я присела к Даре, показала ей пальчиком «молчать», но она словно онемела, только хлопала густыми кручеными ресницами и шевелила губами.
Через короткий коридор мы попали в соседнюю комнату. Дара вертела головой, открывала губы, но молчала.
Молчи, моя сладкая.
Молчи.
Когда тихий голос Куная послышался через стену, мужчины рассредоточились и приготовили оружие, а я, прижав к себе дочь, едва не закричала. Если его убьют, нас тоже не станет.
Не оставят они нас в живых. Или оставят меня, чтобы найти Тэкэру, или то, что она украла, а потом пустят по кругу.
Было тихо. Грубая рука перекрыла мне губы. Сдавила, показывая, что еще одна выходка, и умру на месте, но я все равно дернулась, укусила его за ладонь и попыталась снова крикнуть.
За что получила пинок в живот, и захлебнулась болью. Нападающий стянул мои волосы в кулаке и повернул голову в сторону дочери.
Он оттолкнул Дару, отчего она забилась в угол между окном и кроватью, и, сжав меня до хруста ребер, вмял в себя спиной.