Ночь золотой саламандры
Шрифт:
Олаф кивнул и ускорил шаг. Где-то на задворках разума зашевелилась спасительная мысль: что, если он сможет как-то помочь своей магией? В конце концов, он-то никак не зависит от островного камня. Впереди замаячили двое солдат в форме и еще один местный маг. На этот раз молодой, бодрый и какой-то противно благожелательный. Тадир приветствовал их и открыл перед гостем дверь.
– Жрецы там неотлучно.
Олаф едва заметно кивнул, давая знать, что услышал, и перешагнул порог. Прикрыл дверь и посмотрел вокруг. Магические фонари светили неярко, но их хватало, чтобы разглядеть все в подробностях. В дальних углах небольшой комнаты на массивных
Олафар вздохнул и потер лицо. Зрелище и впрямь было не для слабых духом. Огромная рана на шее покрывалась саламандровой кожей, давая толчок для изменений, и тело подчинялось. Пальцы превращались в когти, уплощались черты лица, и грубела кожа. Потом воздействие ослаблялось, и Сальмарис приобретала черты Мари: мягкие и чересчур равнодушные. Следом чародейка словно на миг становилась собой: сильной, холодной и решительной. Нет, любовница не возвращала свойственную остроту черт и бледность и даже оставалась рыжей, но Олаф точно знал – это она. Дальше магия давала сбой: кожа на ране разрывалась, и кровь тонкими струйками растекалась по груди Сальмарис. Женщина изгибалась, хватала ртом воздух, и цикл начинался заново.
Чародей облизнул пересохшие губы. Замялся, раздумывая, можно ли подойти ближе, но вскоре решился. Прошептал несколько слов, еще надеясь найти способ помочь самостоятельно, и взял Сальмарис за руку. Прикрыл глаза. Ничего. Только мрачная пустота и заставляющий сжаться плотным комочком страх. А потом вспышка со знакомой полянкой с высоким деревом и протяжный, ни на что не похожий стон: «По-мо-ги…». Еще успел нахмуриться, собираясь уточнить детали, но в мыслях снова повисла мрачная пустота.
Отпустил руку и отошел к двери. Понять бы, что Сальмарис имела в виду… Вряд ли на этой поляне есть что-то, что поможет ей выкарабкаться. Разве что подмога нужна вовсе не ей…
Вылетел из комнаты и почти бегом направился к нужному месту. Отмахнулся от Тадира. Сначала проверит свои предположения, а потом займется остальным. Не помнил, как добрался до полянки. Был здесь один раз, но умудрился и найти дорожку, и не остаться без ног из-за трещин. Нашел дерево и позвал как можно громче:
– Ладир! Я тебя не обижу…
Прищурился, прислушиваясь. Если сын в хвостатой ипостаси, его голос будет очень тихим. Сбоку зашуршало, и Олаф шагнул на звук. Наклонился. Так и есть! Его мальчик здесь! Протянул руки и прижал к себе знакомую голубоглазую саламандру. Кроваво-красную с черными пятнами.
Глава девятнадцатая. Морской бог
– Отнесите меня к маме, пожалуйста, – пропищал мальчишка еле слышно. – Знаю, она еще жива.
– Может, лучше к воде? – Олаф осторожно погладил его по голове. Кожа саламандры подсохла и сейчас казалась шершавой. – С мамой все будет хорошо, просто нужно время.
– Хочу быть рядом с ней. Когда мы умрем.
– Не болтай глупостей, – оборвал его чародей и зашагал к ближайшему фонтану. – Пойдем, я тебя окуну, а после подумаем, как и что.
– Делайте что хотите… Только отнесите к маме, пожалуйста…
Олафу стало не по себе. Он пожалел, что никогда раньше толком не общался с детьми. Ясно, что малыш напуган и взволнован, но как его успокоить, чародей не знал. Не к Сальмарис же нести на самом деле! Ее вид только испугает еще больше.
Похлопал по спинке и перехватил сына так, чтобы тот точно не выпал из рук. Вода должна немного привести парня в чувство. Шагал осторожно, боялся упасть в очередную трещину и ударить Ладира ненароком. Малыш свесил задние лапы, уткнулся мордочкой в шею и почти не дышал. Олаф чувствовал, как бегает маленькое сердце, и тоже затаил дыхание. Казалось, спугнет вздохами эту беспокойную птаху.
Выгрузил сына в ближайший фонтан. Ладир сперва вздрогнул, похоже, успел задремать на руках, а после энергично загреб лапками и поплыл.
– Я подожду, – заверил его Олаф и уселся на бортик там, где поменьше брызг. Потер подбородок и поднял глаза к небу.
Сальмарис и сыну надо помочь, вот только не мешало бы понять как. В первую очередь он, конечно же, попытается воздействовать на любовницу своей магией, но та не очень приспособлена для лечения. Ее придумали, чтобы подавлять волю. А вот что делать после? Если его умения окажутся бесполезными. Отпускать, пусть даже к праотцам, чародейку не хотелось. Еще была надежда получить и женщину, и власть, и Олаф не собирался упускать подаренный судьбой шанс.
Подошел к сыну и протянул руки:
– Пойдем, поплаваешь в другом месте, а я вылеплю фигурку. Попробуем помочь маме.
Мальчишка не стал сопротивляться и послушно пошел к нему на руки. С хвоста и лап саламандры капала прохладная вода, кожа приобрела горьковатый запах, а когти звериную остроту, но Олаф не обращал на эти мелочи внимания. Мысль, что сейчас сын увидит, как правильно лепить статуэтки для ритуалов, ненадолго затмила все остальные. Хотелось поделиться премудростями, пусть и нехитрыми. В конце концов, чем точнее фигурка отражала суть объекта воздействия, тем легче было управлять его разумом.
К месту с нужной глиной добрались без лишних приключений. Разве что прежде едва уловимый сладковатый запах деревьев на знакомой тропинке сегодня неприятно щекотал нос. Олаф спустил мальчишку на землю и занялся приготовлениями. Приспособил оставленные еще Ладиром нехитрые инструменты: деревянную кадку и лопату, они лежали под кустом в стороне от тропинки. Развел смесь нужной консистенции, уселся на ближайшую скамейку и принялся лепить. Поначалу объяснял сыну, что да как, но потом окончательно отвлекся на фигурку и перестал замечать все вокруг.
Обычно Олаф долго рассматривал свою жертву на расстоянии, но с Сальмарис ему это не удалось. И времени было в обрез, и желание прикоснуться победило желание подчинить. Зато он хорошо помнил статуэтку, сделанную сыном, и сейчас пытался свести свое и его восприятие воедино. Не самый простой путь, но выбирать не приходилось. Магия работала только так.
Глина подавалась легко, не сыпалась и почти подсказывала, где стоит подправить, а что и без усилий выглядит идеально. Олаф водил пальцами по теплому комку и думал о чародейке. Старался вспомнить каждый жест, каждое слово, каждый порыв. Слышал ее смех, когда доводил до ума панцирь черепахи, явственно чувствовал впившиеся в спину в порыве страсти ногти, когда вылепливал хвостик, улавливал едва заметный запах яблок, когда вытягивал шею статуэтки. Не видел внешности и прекрасно понимал, Сальмарис не была с ним настоящей, но внешности и не требовалось. Хватало сущности.