Ночная тьма

Кристи Агата

Дядя Фрэнк, по-видимому, влип в какую-то историю, связанную с мошенничеством, и, как я понял, ему требовалась немалая сумма, чтобы откупиться. Мистер Липпинкот и Элли продолжали обмениваться телеграммами. А потом обнаружились какие-то распри между Стэнфордом Ллойдом и Липпинкотом. Они поссорились из-за капиталовложений Элли. По своему невежеству и наивности я считал, что Америка так далека, что никаких помех нашему покою больше не предвидится. Мне и в голову не приходило, что родственники и деловые партнеры Элли могут в любую минуту сесть на самолет и уже через сутки вылететь обратно. Сначала этот маневр проделал Стэнфорд Ллойд. А затем — Эндрю Липпинкот.

Элли

пришлось тащиться в Лондон, чтобы встретиться с ними. Я пока не шибко разбирался в финансовых делах. Но мне казалось, что говорят они на эти темы с какой-то опаской. Речь шла о передаче Элли находившихся в их распоряжении ее капиталов, и тут у нас возникло подозрение, что кто-то из них — или оба — намеренно оттягивали этот момент.

В период затишья между их приездами мы с Элли обнаружили «Каприз». До сих пор мы не очень-то хорошо исследовали наши владения (за исключением участка, прилегающего к дому). Теперь же мы принялись ходить по тропинкам, проложенным через рощу, смотрели, куда они ведут. Однажды мы шли по тропинке, настолько заросшей, что порой ее просто не было видно. Но мы все-таки прошли по ней до конца, и она привела нас к небольшому, белому, похожему на храм строению, которое Элли назвала «Каприз». Было оно в сравнительно приличном состоянии, поэтому мы старательно там прибрались, покрасили заново стены, поставили туда стол, несколько стульев, диван, угловой буфет с кое-какой посудой. Все это доставляло нам удовольствие. Элли предложила расчистить тропинку, но я сказал, что не стоит, куда интереснее, если, кроме нас, никто не будет знать, где наш «Каприз» находится, Элли согласилась, решив, что так даже романтичнее.

— Уж Коре-то мы, во всяком случае, ничего не скажем, — заключил я, и Элли не возражала.

Однажды, когда мы возвращались оттуда (это уже после того как Кора уехала и мы надеялись, что снова наступит мир и покой), Элли, которая шла впереди меня, дурашливо пританцовывая, вдруг зацепилась за корень дерева и упала, растянув себе связки.

Пришел доктор Шоу и сказал, что растяжение связок в лодыжке штука малоприятная. Однако пообещал, что через неделю Элли будет ходить. Элли послала за Гретой. Я не стал возражать. Как следует ухаживать за ней было некому — не нашлось подходящей женщины, хочу я сказать. Слуги у нас были порядочные бездельники, да и сама Элли хотела только Грету.

Короче, та сразу явилась. Поистине — для Элли это был подарок судьбы. И для меня тоже, между прочим. Она быстро привела наше хозяйство в полный порядок. Слуги тотчас потребовали расчета, объясняя это тем, что их тяготит безлюдье. Но, по-моему, на самом деле их не устраивало, что с них строже стали спрашивать. Грета дала объявление и почти тотчас наняла супружескую пару. Грета была отличной сиделкой: массировала Элли лодыжку, развлекала ее, доставала ее любимые книги и фрукты — мне бы это и в голову не пришло. Они, казалось, просто наслаждались обществом друг друга. Элли была явно счастлива. И Грета не спешила уезжать… Она осталась у нас.

— Ты ведь не будешь возражать, правда, — сказала мне Элли, — если Грета поживет у нас еще немного?

— Конечно нет, — ответил я. — Пусть живет.

— Так удобно, когда она здесь, — добавила Элли. — Знаешь, есть много сугубо женских занятий, которые мужчинам неинтересны. Я чувствую себя ужасно одинокой без женского общества.

С каждым днем Грета все больше и больше прибирала к рукам наше хозяйство, ее тон в разговоре с прислугой становился все более начальственным. Я делал вид, что меня все это вполне устраивает, но однажды, когда Элли с поднятой кверху ногой лежала в гостиной,

а мы с Гретой сидели на террасе, между нами вдруг вспыхнула ссора. Я не помню точно слов, с которых все началось. Грета сказала что-то, что мне не понравилось, я ответил грубостью. И пошло-поехало…. Грета дала волю своему языку и, не выбирая выражений, выложила все, что обо мне думает. Я тоже в долгу не остался, заявив, что она чересчур любит командовать, совать нос в чужие дела и слишком злоупотребляет преданностью Элли, и что этого я ни в коем случае не намерен терпеть. Мы заходились в крике, оскорбляя друг друга, как вдруг на террасу, прыгая на одной ноге, явилась Элли и с ужасом на нас уставилась.

— Извини меня, родная. Я очень виноват, — тотчас прекратив крик, сказал я и снова отнес Элли на диван.

— Я и понятия не имела, что тебе так досаждает пребывание Греты у нас в доме.

Я успокоил ее как мог, сказав, что не стоит обращать внимания на пустяки — просто я вышел из себя, что порой бываю очень раздражительным. Все это, сказал я, объясняется тем, что Грета чересчур уж любит командовать. Быть может, ей это кажется вполне естественным, поскольку за годы пребывания у них в доме она привыкла всем распоряжаться. А в завершение добавил, что вообще-то Грета мне очень нравится, и я не сдержался потому, что в последнее время был огорчен и расстроен. В общем, все кончилось тем, что мне пришлось уговаривать Грету остаться у нас.

Да, что и говорить, славную мы тогда с Гретой устроили сцену! Ее свидетелями стали многие — они не могли не слышать наш крик. И в первую очередь — наш новый дворецкий и его жена. Когда я сержусь, я, сам того не замечая, перехожу на крик. Но тогда я отличился как никогда. Ни в чем не знаю меры.

Грета же потом целиком сосредоточилась на заботах об Элли, запрещая ей делать то одно, то другое.

— Знаете, она ведь не отличается крепким здоровьем, — сказала она мне.

— Правда? По-моему, с ней все в порядке, — возразил я.

— Нет, Майк, она такая хрупкая.

Когда к нам в очередной раз пришел доктор Шоу, чтобы осмотреть лодыжку Элли, я задал ему вполне идиотский вопрос:

— Разве у Элли слабое здоровье, доктор Шоу?

— Кто вам это сказал? — Доктор Шоу был из тех врачей, которые в наше время встречаются довольно редко, и среди местных жителей заслужил прозвище «Организм сам справится», — Насколько я понимаю, она совершенно здорова, может даже гулять, если сделать повязку потуже, — сказал он. — А растянуть связки может каждый.

— Да я не про лодыжку. Я спрашиваю, может, у нее плохое сердце или.., или легкие?

Он посмотрел на меня поверх очков.

— Перестаньте, молодой человек. С чего это вам пришло в голову? Вы, по-моему, не из тех, кто принимает близко к сердцу дамские недомогания?

— Я спрашиваю только потому, что об этом сказала мисс Андерсен.

— А, мисс Андерсен! Она что, врач или медсестра?

— Нет, — ответил я.

— Ваша жена очень богатая женщина, если верить местным слухам, — сказал он. — Конечно, некоторые люди считают, что все американцы — богачи.

— Моя жена действительно человек состоятельный, — осторожно заметил я.

— А потому вам хорошо бы запомнить следующее. Богатым женщинам свойственна мнительность. Ну а кое-кто из врачей не прочь этим воспользоваться: пичкают их порошками и пилюлями, стимулирующими средствами или, наоборот, транквилизаторами, без которых их пациентки смогли бы обойтись. Деревенские же жительницы чувствуют себя превосходно, ибо их никто не потчует всякой дрянью.

— Она, по-моему, принимает какие-то пилюли, — вспомнил я.