Ночная тревога
Шрифт:
— От профессора научился, — холодно констатировал Мишка.
Я встал. Надо было уходить.
Дома, на кухне, папан и маман садились за ужин. Играл приемник, было уютно, тепло… Неожиданно накатило рассказать папане кое-что из своих криминалов, но как бы во втором лице, что и сделал. Дескать, был друг, но так вот опустился… Папаню честнейшего буквально затрясло. Возмущению не было конца, края и предела. Сурово блестели стекла очков, звучало: «Сажать! Бандит!» Мать даже успокаивать его начала и на меня зыркать: к чему, мол, такие страсти рассказываешь?
И я испугался. Как маленький, как в детстве, когда набедокуришь и ждешь, что накажут. И так хотелось быть маленьким! Но с этим уже кончено, все. А когда
АВГУСТ 198… г.
Проснулся среди ночи — в поту, изнемогая от кошмарного сна, отступив, оставившего застрявший в глотке комок ужаса, хрипом рвущийся наружу. Сел, отдышался, унимая испуганно колотившее в ребра сердце.
В новой моей квартире стояла гулкая, необжитая тишина; пахло свежими обоями и олифой. Поправил одеяло, сползшее с плеча Ирины, натянул на голое тело свитер, прошел на кухню. Уселся в полумраке серенького рассвета, блекло высветившего такой же серенький пластик новенького, вчера приобретенного кухонного гарнитура. Сидел, тяжело соображая нудно гудящей головой: как быть? Как избавиться от вгрызшейся в меня клещом мании преследования, когда за каждым звонком в дверь чудится милиция, обыск, и сразу всплывает в памяти «Волга», увесистый пакет с долларами и рублями, бестолково перепрятываемый из гаража в подкладку старой шубы, из подкладки — в угол под ванной… Родители, анализируя мое процветание, все настойчивее пророчествовали об обязательном возмездии закона; Ирина тоже подозревала и, хотя помалкивала, безропотная душа, про себя огорчалась ежеминутно. А я был захвачен инерцией. Но сейчас, сгорбленно сидя на кухне, думал, что пора заставить себя остановиться. Составился план: переход в КБ, регистрация с Ирочкой, богатую невесту — побоку, ей инженер ни к чему, и, наконец, разговор с Михаилом — дескать, завязываем напрочь.
Утром на работу не пошел — все равно увольняться. Отыскал в барахле медную коробку, переложил туда финансы, оставив сто долларов на «Березку» и тысячу рубликов на проблемы текущего бытия; запаял крышку и покатил за город, в лес.
Пронеслись в оконце новостройки окраины, зона отдыха с мутным озерцом и деревянными, крашенными под мухоморов грибками, проплыли увязающие в придорожной топи замшелые болотные сосенки, поникший пригорок с картофельным полем. Места были знакомые. Вышел на лужок, узрев привычный ориентир прошлых пикников: здоровенный, дуплистый дуб с узловато струящимися к земле жилами вековой коры. Постоял, глубоко, как и любой горожанин, дыша воздухом, настоянным на хвое, травах и мхах. Редкие листики на оголенных осинах, трепещущие в прощально-теплой синеве неба, обреченная тишина ожидающего осени леса. Надо же. Не за горами зима. А как лето прошмыгнуло, и не заметил в подвале конторы и в яме гаража. А что, может, уехать куда-нибудь и жить в лесу? Без затей, без сутолоки… Нет. Я — дитя большого города. И во мне вирусы его. Их токсины отравляют меня, привыкшего к такому хроническому отравлению, и стоит ли излечиваться от болезни, когда столько антител накопилось? Это те, кто из леса в город попадает, бегут обратно больные, оглушенные, подавленные, не приемлющие нашей привычной хвори, а мы без нее не можем, как курильщики без табака.
Я расчехлил пехотную лопатку, подцепил пласт дерна, сунул под него коробку; потоптался, затрамбовывая почву и пугливо озираясь… Ну-с, часть страхов захоронили. Может, и «Волгу» на четвертой передаче в болото спровадить? Жалко!
Теперь куда? Прикинул, какая на мне одежда — сойду за иностранца? — и покатил в «Березку».
Вошел в чистенький, сверкающий всем иностранным магазинчик, побродил меж стеллажей, заставленных блоками с сигаретами, взял три разных; прихватил пузырек «Боллз»… Дуриком, на смеси ломаного родного языка и относительно чистыми вставками языка не родного, объяснился с кассиршей, сунул в карман 60 долларов сдачи и, довольный, вышел. На улице возле меня возник парень — плечистый, сноровистый, с загорелым лицом; в яркой спортивной куртке; складной зонтик висел у него на боку, как пистолет, изогнутой своей ручкой просунутый в петлю для ремня.
— Рашн иконами… интересуемся? — с хрипотцой зашептал он.
— Сожалею, корешок, нет, — усмехнулся я, глядя на растерянное его лицо и узнавая это лицо… Тот, в свою очередь, признал меня… Старый клиент. То ли крыло я ему красил, то ли дверь… Владелец «Запорожца» древней модели. Осторожно живет человек, правильно.
— Чего тут пасешься-то? — спросил я недружелюбно.
— «Капуста» нужна, — ответил он, явно теряя ко мне интерес.
— Две тысячи возьмешь? — спросил я с иронией.
— Конечно! — неожиданно согласился он. — Один к трем. Только тогда так… Денег подзайму и сегодня же здесь, у метро. Выход к стадиону. В семь часов. Я на своем клопе подъеду — увидишь. Откатимся в сторонку и махнем… Чтоб не замели.
Я обрадовался. Действительно, обменять эти опасные деньжата и завершить эпопею. Михаила попрошу подстраховать. Последний раз, скажу… В лес. правда, придется тащиться, покой клада тревожить, но что делать? На минуту решил заглянуть к Олегу, подбросить ему пару досок для обновления. Капитал все равно надо укрепить — мало ли что…
Дверь опасливо, на малюсенькую щелочку, приоткрылась, и в ней показалось чье-то лицо без щек.
— Олег… — сказал я. как начало пароля.
Щелочка мало-помалу расширилась. Передо мной стояла девчонка лет пятнадцати — худенькая, остроносенькая, веснушчатая и чем-то необыкновенно напуганная.
— Я сестра, — словно оправдываясь, пояснила она писклявым голоском. — У нас несчастье. Вы… друг Олега? А… он йогой занимался. Поза трупа. Ну, расслабление мышц, нирвана…
— Птичка в небе? — севшим голосом спросил я, припомнив.
— Да. И он не мог сесть… Летал… и не мог. Разбился. Ну… психически… Утром отвезли. В больницу.
Доигрался, дурак! Дальнейшее я не слушал. Известие произвело на меня впечатление ошеломляющее, и, выбитый из колеи, расстроенный вконец, я покатил на работу к Михаилу. Там сообщили, что сегодня тот в отгуле — ищите дома.
Дверь новой Мишкиной квартиры открыла крыса его благоверная. В махровом халате, с полотенцем на голове, вся зареванная, вспухшая лицом… видимо, был скандал.
— Можно? — галантно осведомился я.
— Входи, — сказала сиплым, нехорошим баском.
— Где Миша?
Улыбнулась, застыв лицом. И — раздирая рот, закричала, вцепившись в меня:
— Там, где и тебе желаю! Взяли! С иконами этими! Говорила, не будет вам ничего… Говорила же!
На обратном пути, не доезжая километра до поста ГАИ на кольцевой, я затормозил, прижавшись к обочине. Собственно, чего мне грозит? Выдавать меня Мишке не резон. Совсем не резон, если учесть, на каком именно автомобиле я езжу. Мымре его я это тоже твердо внушил. Нет,_ в самом деле, надо поутихнуть. Навсегда — глупости, но на время — обязательно. Свидание сегодняшнее, что на семь часов назначено, переиграем. На более благополучный день.
…Голубой клопик — «Запорожец» покорно стоял на обозначенном месте возле метро. Знакомая спортивная куртка, призывный взмах рукой…
— С собой? — сразу спросил парень.
— Да… то есть… — рассеянно ответил я, нащупав в кармане имеющиеся шестьдесят долларов, и уже приготовился сесть в машину, чтобы дать некоторые пояснения, но сделать этого не сумел: сзади меня стиснули чьи-то уверенные руки, я инстинктивно рванулся, но навстречу мне шагнули люди в плащах, а возле «Запорожца» возникли неизвестно откуда выкатившие «Волги».