Ночной блюз
Шрифт:
Филипп поднял ладони.
— Э, нет! Она не захочет меня слушать. Наверное, до сих пор считает, что я мечтаю вытеснить ее с этой земли.
— Вот и разуверь Дороти в этом, — предложил Вильям.
Филипп решительно покачал головой.
— У тебя это лучше получится.
Проводив брата до его автомобиля, Вильям направился в дом. Ему предстояло серьезно поговорить с женой, и он чувствовал, что беседа будет нелегкой.
Она накрывала в кухне на стол.
— Дороти, умоляю, выброси из головы всякую чушь! —
— У тебя все равно ничего не выйдет! — сердито отрезала Дороти. — Владелица собственности Дженнингсов — я!
— Вот именно! — подтвердил Вилли. — Я и сам не ожидал, что Филипп предложит мне — вернее, нам с тобой — объединить с ним самим, а также с Роджером и Мэтью общие усилия. Они решились на этот шаг только потому, что я — часть их семьи. Эти ребята долгие годы занимаются овцеводством, ты же знаешь. Их дела идут отлично. Если мы сольемся с ними в единое хозяйство, гораздо быстрее восстановим ферму.
Дороти молчала.
— Неужели из-за своего упрямства ты откажешься от такого выгодного предложения? — спросил он и, не получив ответа, вышел в холл. Они жили вместе вот уже несколько недель — делили стол, работу, заботы о ребенке, постель… Но до сих пор не имели главного: взаимного доверия.
Он поднял телефонную трубку и набрал номер Оливера.
— Оливер, это Вильям.
— Привет, Вилли! Прости, что побеспокоил тебя. У нас плохие новости, — сказал Оливер. — Боб в больнице. С ним случился сердечный приступ.
Вильям зажмурил глаза. Его друг давно мечтал об отдыхе, но продолжал работать только лишь из-за него…
— В каком он состоянии?
— Жив, но нуждается в операции, — сообщил Оливер. — Тебе следует срочно приехать.
Дороти спокойно восприняла новость о его отъезде. Она больше не сердилась и выглядела свежей и восхитительной. Вильям невольно вспомнил, как вчера вечером, позанимавшись с ним любовью, она лежала у него на плече… Умиротворенно и доверчиво…
Я не заслуживаю ее доверия, подумал он. Ведь скоро разобью ей сердце.
Дороти наблюдала, как Вильям упаковывает вещи. Он уложил в большую дорожную сумку всю свою одежду: рубашки, брюки, футболки, шорты, джинсы. Оставил лишь темно-серый костюм, который купил перед их свадьбой. Это дарило слабую надежду.
Дороти чувствовала, что находится на пределе, но мужественно справлялась с эмоциями.
— Надолго ты уезжаешь? — поинтересовалась она.
— Не знаю, — ответил Вильям. — Операция Бобу предстоит серьезная. Наверное, недели две бедняга пролежит в больнице. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Буду с тобой откровенен, Дороти. Мне пора становиться настоящим главой своего комплекса. Боб вряд ли вернется на этот
— Понимаю. И очень переживаю за твоего друга. О нас с Тедди не беспокойся, с нами все будет в порядке, — солгала она. Собственные душевные раны в данный момент ее мало волновали. Сердце болело в основном за сына. — Можно попросить тебя о единственном одолжении? Не уезжай, не побеседовав с Тедом.
Вильям рассерженно сдвинул брови.
— Ты считаешь, об этом меня следует просить? По-твоему, мысли о расставании с тобой и с мальчонкой не доставляют мне боли? Я сразу предупредил тебя, Дороти, что не создан для семейных отношений. Но это вовсе не означает, что вы с Тедом не запали мне в душу.
В том-то и была вся беда. Эта женщина и этот ребенок превратились для него в нечто необходимое, в нечто жизненно важное.
Дороти смотрела на него с мольбой.
Не в силах устоять перед этим взглядом, он крепко обнял ее.
— Черт возьми, Дороти! У меня нет выбора. Я должен ехать в Аберистуит.
— Знаю, — тихо ответила она. По ее щеке покатилась слеза. — Я просто хотела…
Он не желал ее больше слушать, чувствовал, что пора прекратить взаимоистязание.
Поэтому жадно обхватил губами ее губы и подарил ей горячий поцелуй, давая, таким образом, понять, что она ему очень дорога.
Потом схватил с кровати сумку и, торопливо выйдя из комнаты, направился в детскую.
Тедди сидел за письменным столом и старательно выводил карандашом на листе бумаги какие-то каракули. Вильям приостановился на пороге и уставился на ребенка, буквально поедая его глазами. Ему хотелось запомнить каждую его черточку.
— Тедди, — произнес он некоторое время спустя.
Мальчик повернул голову и лучисто улыбнулся.
— Дядя Вилли, посмотри, что я нарисовал!
На листе бумаги чернели три человечка из корявых кружочков и палочек — два больших и один маленький. У их ног сидело два округлых чудовища.
— Это мама, ты, я, Жук и Друг! — с гордостью пояснил Тедди. — Вся наша семья.
«Семья» эхом отдалось в голове Вильяма. И у него защемило сердце.
Когда он жил в доме Альфреда Гринуэя, это слово практически ничего для него не значило. Сейчас же оно вызывало в нем гамму теплых чувств и эмоций.
— Потрясающий рисунок! — похвалил он мальчика.
— Это мой тебе подарок! — сказал Тедди, протягивая лист. — Возьми.
— Спасибо, — ответил Вильям, растрогавшись до глубины души. — Тедди, я пришел, чтобы сообщить тебе одну новость. Ты ведь знаешь, что в Аберистуите у меня есть работа?
Ребенок кивнул.
— Мой начальник заболел, поэтому я срочно должен вернуться.
По личику Тедди пробежала тень испуга.
— Но… Я не хочу, чтобы ты уезжал.