Ночной пасьянс
Шрифт:
– Лучше не надо, - дружелюбно сказал он. Провожая ее, вышел в коридор и дождавшись, когда она скроется за поворотом, повернулся к двум недорослям, истомленным страхом и долгим ожидание на жесткой скамье перед его дверью...
– Заходи, - сказал он старшему.
– Взяли вы водку. Так? Чего полезли во второй отсек?
– усевшись, спросил инспектор.
Парень молчал.
– Зачем сломали вторую дверь, вскрыли ящики? Что искали?
– Просто... Думали, может там еще чего.
– Что именно "еще чего"?
– Ну, сгущенка... Конфеты...
– На сладкое
Тот пожал плечами.
– Папку зачем взяли? Куда дели?
– Не брали мы... Кому она нужна?
– хрипловато, сухим от волнения голосом ответил паренек.
– Честное слово, ничего не брали.
– Ты свое "честное слово" для суда прибереги. Авось разжалобишь, постучал инспектор ручкой по бумаге.
– Это тебе не школьное сочинение, а протокол допроса.
– Может, кто попросил сделать одолжение, пообещал заплатить? Или как?
– А может кто-то, кроме нас... Допустим тот, с фона риком...
– Кто такой?
– А мы его не знаем... Витька хотел про него следователю рассказать, а тот и слушать не стал.
– В лицо видел этого, с фонариком?
– Мало. Один раз он посветил на что-то в руке, наклонился, тогда и видел... Когда спрятались за углом... Он вошел и стал по лестнице спускаться.
– Ну-ка, опиши, какой он.
– Обыкновенный.
– Высокий, низкий?
– Не, невысокий.
– Возраст? Твоему отцу сколько лет?
– Сорок.
– Так он старше отца или моложе?
– Не разглядел.
– Брюнет, блондин, лысый, волосатый?!.. Что, по слову из тебя тянуть надо, описать не можешь?
– разозлился инспектор.
– Не нужен он мне был, запоминать его... Вроде такой, как отец у меня, плотный. Голова с волосами, с темными, - неуверенно ответил парень.
– Как он спускался по лестнице: быстро, медленно?
– Нормально спускался... Сперва фонариком далеко светил, потом поближе, как под ноги. Потом фонарик взял в другую руку...
– В какую?
– В другую, в левую, а правой за стену придерживался.
– И что дальше?
– Мы за угол убежали... Видели только, что свет долго горел в чулане, где те ящики.
– Что значит долго? Десять минут, час, два?
– Не. Минут сорок... А может, больше.
– Раньше видел его где-нибудь?
– Не.
– Что еще можешь добавить, вспомни.
– А что добавлять? Ничего я не знаю...
– Ладно, иди, посиди в коридоре. Пусть Лупол войдет.
Второй воришка ростом поменьше, щуплый, робко остановился у двери.
– Заходи, заходи, Виктор Степанович Лупол. Что такой несмелый стал? Когда водку брал и ящики вскрывал, был, небось, похрабрее... Садись... пока сюда, - сказал инспектор.
– Про водку я уже все знаю, ты мне теперь расскажи, зачем папку с бумагами унесли? Тоже заработать захотели? От кого?
– Мы не брали!
– отчаянно замотал он головой.
– А зачем ящики распотрошили?
– Не знаю, - едва прошептал.
– Смотри, что получается, Лупол: вы взломали ящики, тут же появляется человек, потом оказывается, что исчезла одна папка. Очень странное совпадение. Будто заказал он: вскрывайте, а я подоспею. А, может, не было никакого человека?
– Был!..
– Описать его можешь?
– Высокий он, сильный...
– Возраст, лет ему сколько по виду?
– Старый, почти без волос...
– Расскажи, как он спускался по лестнице.
– Мы как увидели свет, выглянули... Он сперва посветил далеко, в конец подвала... Потом ближе, на ступеньки... Шагнул осторожно... И сразу на руку посветил, нагнулся... Тут я его лицо и запомнил: нос здоровенный и глаза большие, темные... Потом взял фонарик в левую руку, а правой все за стенку, как за перила... грохнуться боялся...
Паренек говорил что-то еще, а инспектор невесело думал, что несмотря на некоторые расхождения в показаниях юных правонарушителях ясно, третий человек в ту ночь в подвале был. И, похоже, с мальчишками не связан. Совпало. Они ему о бъективно помогли: вскрыли ящики, он пришел на готовое - бери. И взял... Видимо то, за чем шел...
Отпустив обоих, инспектор соединил скрепкой протоколы их допросов с заявлением директора архива и отправился на второй этаж к заместителю начальника райотдела по оперработе. Он понимал, что архивную эту папку пацанам, как думалось вначале, теперь не повесишь, придется заводить новое дело и искать ее. Но где? Кому и зачем она могла понадобиться?..
28
Красный свет, горевший в фотолаборатории, лежал на лобастом лице Олега. Пинцетом он шевелил контрольные снимки в ванночках, перекладывал из одной в другую. Прищепленные к натянутой капроновой леске, сушились несколько рулончиков проявленной пленки. В маленькой комнате было душно, едко от испарений химикатов. Но Олег к этому привык. Работы поднабралось. Одну из них - печатание обыкновенных снимков, - он делал с тем равнодушием и спокойствием профессионала, с такой заученной механической последовательностью, когда можно, зная заранее результат, од новременно и разговаривать с кем-нибудь. Другую же работу - проявление и печатание фотокопий текстов, - он не любил. Тут надо все время следить: сперва, чтоб не загубить, проявляя, пленки, затем, печатая, выбрать нужную контрастность. Все это он знал, умел, но всегда почему-то был взвинчен, раздражителен, и в душе поносил тех, кому взбрело в голову сохранять на фотобумаге какие-то допотопные записи, к которым, как он полагал, никто никогда не прикоснется. Но иногда, закончив, разглядывая отпечатанные и высушенные фотокопии, он любовался своим мастерством и, как бы проверяя качество, не щурясь, не напрягая зрения, прочитывал тот или иной документ, с удивлением узнавая из него какую-нибудь забавную подробность.
Сегодня, как и всегда, он закончил сперва печатание фотокопий. Сначала служебных - архивных, а затем - "левых", они давали приработок, хоть и небольшой, но он не отказывался и, приступая, проверял: запер ли дверь на крючок и включил ли наружное табло, освещавшее надпись: "Не входить!.." Нынче эта предосторожность нужна была особенно, тем более, что заметил плохое настроение директрисы. Она могла вломиться, потребовать, чтоб впустил в любую минуту - любила в дурном расположении духа совершать контрольные обходы всех отделов: кто чем занят.