Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Мальчик вырос, превратился в прекрасного юношу. Но перед этим он застрелил сестру. Намеренно. Потому что любил и ненавидел ее. С тех пор эти два противоречивых чувства жили в нем постоянно. Соперничали между собой. Он дарил свою любовь женщинам много старше себя, но и смертельно ненавидел их, жаждал их гибели. Они даже не представляли, какой опасности подвергают свою жизнь, принимая его ласки. Его мозг всегда находился в противоборстве с самим собой. Ему было просто необходимо убить снова любую женщину, хотя бы отдаленно похожую на его сестру. А потом, возможно, начать совершать все новые и новые убийства.
Жан опустил поднос на столик перед Гамаюновым и Харимади. На нем лежал нож с инкрустированной костяной ручкой. И деликатно отошел в сторону.
— Это же… мой ножик? — сказала депутатша. — Я ведь его тебе подарила.
— Дура! — выкрикнул Парис и закатил ей оплеуху. Да так, что она свалилась со стула. — Надо было тебя прирезать!
Я поднял руку, останавливая охранников. Другие мужчины тоже вскочили со своих мест.
— Спокойно, — сказал я. — Понимаю, что вы не хотели убивать Аллу Борисовну. Так вышло. Вы видели в ней совсем другую женщину. Свою сестру.
— Да, — признался Гамаюнов. — Плечи его подрагивали. — Но я не виноват в смерти актрисы.
— Я знаю. Вы просто пришли к ней ночью, выпили шампанского, а потом сказали, что заняты другой. — Я поглядел на Харимади, которая как раз поднималась с пола. — Да Харченко и сама все прекрасно осознала. Еще вечером, в таборе у цыган. Для нее это действительно явилось трагедией, потому что она любила вас. Последней, самой поздней любовью. И ушла как настоящая актриса, сыграв свою лучшую роль. Она отравилась.
Гамаюнов схватился за голову, словно внутри у него что-то разрывалось.
— Маленький мой! — произнесла Харимади, поглаживая своего любовника. — Мы тебя вылечим. Полежишь с годик в больнице, а потом я сделаю тебя мэром какого-нибудь приморского городка, как обещала. Ты только не переживай!
— Ид-диот-т-тка! — проорал ей в лицо Парис. — Я убью тебя!
Он рванулся к окну, совершил немыслимый прыжок, выбил стекла и рухнул с той стороны. Охранники бросились за ним следом.
— Оставайтесь на своих местах! — Я повысил голос, успокаивая собравшихся. — Они без нас разберутся.
Охранники Сергей и Геннадий, вернулись примерно через полчаса. Все это время Борис Брунович Бижуцкий развлекал взволнованное общество своей нескончаемой историей про шабаш у соседа Гуревича и как он «застрял» где-то на подоконнике. В один из моментов Антон Андронович тронул меня за руку и отвел в сторонку.
— Я все понимаю, — сказал он достаточно серьезно и жестко. — Вы тут решили устроить не час откровений, а час разоблачений. Может быть, в вашей науке это и принято. Я не специалист. Об одном только прошу.
— Слушаю.
— Ни при каких обстоятельствах не затрагивайте Сатоси и Тарасевича. Вам ясно?
— Ах, вот оно что! — Я посмотрел на Стоячего несколько иными глазами. — Теперь понятно.
— Да-да, — произнес он. — Меня уже поставили в известность, звонили. Не суйтесь, куда не надо. Сорвете ювелирную операцию.
— Разумеется. Вы, кажется, действительно были в прошлом священником?
— Был. А разве священнослужитель не может заодно и работать в органах? Вы, сдается мне, так и не поверили ни в секту грибоедов, ни в Полярных зеленых? Напрасно. Последние в самом деле где-то существуют: в тайных конспирологических обществах, но это уже совсем другая тема. Неужели я был так плох в роли фанатика-идиота?
— Отвратительны. Могли бы проконсультироваться у любого психиатра.
— Ладно, учту на будущее, — сказал он, и мы возвратились к общему собранию. Я заметил, что за все время Шиманский так ни разу и не подошел к «дочери». Но и она не смотрела в его сторону. Словно их разделяла каменная стена.
Бижуцкий между тем продолжал вещать:
— …И когда я слез с подоконника и спрятался в уголке, то понял: меня непременно обнаружат и растерзают все эти люди-нежити, оборотни, выбравшиеся на свет в полночь, в полнолуние, прямиком из самого ада, ежели я также не нацеплю на себя какую-нибудь маску и подходящий балахон. Я стал шарить вокруг, надеясь найти что-нибудь соразмерное для себя. Обнаружил лишь сброшенную жабью шкурку, заячий хвост и уши от какого-то инкуба-гомункула, очень похожие на корень мандрагоры. Но потом нашел все-таки то, что мне было нужно.
Я вытащил из-под стола заранее приготовленную сумку, а из нее зеленый балахон, бахилы и маску свиньи.
— Не этот ли маскарадный костюмчик? — спросил я участливо.
— Он самый! — обрадовался Бижуцкий, даже не удивившись. — Где вы его нашли?
— Там, где вы его и бросили. В коридоре у бассейна, — ответил я.
— A-а! Ну да, — кивнул он, напрягая память. Но так и не вспомнил. Поскольку подверженные лунатизму люди во время обострения болезни как бы вырываются из реального пространства и времени и не в состоянии отвечать за свои поступки.
Бижуцкий схватил балахон, маску и бахилы, прижал к груди.
— Я с ними теперь стараюсь не расставаться, — важно поведал он окружающим. — Потому что этот костюмчик спас мне жизнь. Ведь знаете, кто верховодил на том балу?
— Ну, кто? — спросил Зубавин. Он уже пересел на место сбежавшего Париса, поближе к Харимаде, которая все еще пребывала в некоем трансе.
— Кто? — переспросил Бижуцкий. — Да вот он! — Его палец-перст торжествующе указал на меня.
— Конечно, я. — Мне пришлось согласно кивнуть и улыбнуться. К сожалению, Борис Брунович был неизлечим в своей фобии, хотя и абсолютно безобиден. А все из-за его горячо любимой жены и соседа. О женщины! Они порой просто убивают своих мужей, ввергают их в бездну. Я прикладывал все усилия, чтобы вывести Бижуцкого из его фантасмагорического мира, но покуда безрезультатно. В каждое полнолуние он видел во мне главного виновника измены своей супруги, которая, кстати, уже давно бросила его и даже ни разу не навестила. Еще раз стоит повторить вслед за Шекспиром: о женщины, ничтожество вам имя!..
— Да-да-да! — продолжал говорить и пялиться на меня Борис Брунович. — Это был он, Александр Анатольевич Тропенин, главный Бафомет на том дьявольском балу-шабаше! И… и…
— Насчет Бафомета — я вам скажу, — произнес вдруг Волков-Сухоруков, оборвав речь Бижуцкого.
Но и его самого прервали. Явились охранники и сообщили, что Гамаюнова поймать не удалось. Он побежал к гроту, а потом нырнул в лаз и спрятался где-то в катакомбах.
— Они тянутся на десятки километров, — задумчиво произнес Левонидзе. — Теперь с собаками не сыщешь. Может и сам там заблудиться и больше не найти выход. Никогда.