Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Это еще что такое вы выдумали? — спросил он, но теперь уже менее грозно. Видно, выстрел попал в цель.
— Данные обстоятельства проясняют мне ваше жестокое отношение к Анастасии, — продолжил я. — На ее матери вы женились тогда, когда она уже была беременна. Чужой ребенок, только и всего. В этом нет ничего плохого, напротив, выглядело бы даже благородно, но лишь в том случае, если бы вы относились к ней как к своей собственной дочери. Я не знаю, почему так не произошло. Наверное, особенности вашей психики. Возможно, вы больны и могли бы стать моим пациентом, при желании. Я бы не отказался, поскольку это интересный случай. Но вы все тридцать лет, выдавая Анастасию за родную дочь, ненавидели ее, культивировали в себе эту ненависть. Лучше бы вы убили ее сразу, что ли. Не мучили бы ни ее, ни себя.
— Откуда… откуда вы это знаете? — спросил Шиманский, плохо скрывая растерянность.
— Из дневника Елены Глебовны Стаховой, — ответил я, пожимая плечами. Мы уже дошли до пруда и остановились на берегу. — Не надо много болтать в постели со своими любовницами. Там вообще встречаются чрезвычайно интересные вещи. И о Ползункове, дружке вашем. И не только о вас, но и о других тоже. Которые с этим же числом на лбу ходят. Да вы, Владислав Игоревич, и приперлись-то сюда не за Анастасией, а за этим дневником и кассетами. Не так ли?
— Еце документы? — угрюмо спросил Шиманский. — У вас?
— Могу сказать одно: у девушки их нет. Так что не тревожьте ее напрасно. Зубавин может отдыхать.
— Отдайте их мне, — потребовал магнат. Ему сейчас изменила выдержка: он даже сжал кулаки. Мы стояли на берегу пруда, как два непримиримых противника. Потом он немного сменил тон: — Вы были со мной откровенны, я буду тоже. Мне этот дневник и кассеты не так уж и нужны. Мало ли что может наплести дрянная девчонка? Ей никто не поверит. Прокуратура у меня схвачена. Газеты и суды — тоже.
— Так уж и все? — усмехнулся я.
— Ладно, скажу еще честнее. В стране сейчас происходит непонятно что. Демократия в опасности. Лишний шум мне ни к чему. Мое положение стало не так устойчиво.
— «Ваша демократия», — поправил я. — Когда можно лишь безнаказанно воровать и распродавать государство — тысячелетнюю державу! — по кусочкам. Когда же прекратится этот бардак?
— А Россия вообще страна дураков и предателей, — брезгливо сказал он. Где-то я уже слышал эти слова. И мне сейчас просто надоело с ним разговаривать. Спор наш был беспредметен. Я устал.
— Уезжайте, — вновь повторил я. — Это лучшее, что вы можете сделать для «этой страны».
Я не стал ждать ответа. Просто повернулся и пошел к Дому.
— Я еще повоюю! — прокричал он вслед. — Верните документы!
— Нет! — откликнулся я, махнув рукой.
— Стойте!
Его возглас принудил меня остановиться. Шиманский подбежал ко мне и зашептал:
— Ладно, я согласен выкупить эти чертовы дневник и кассеты. Они мне необходимы. Сколько вы хотите получить? Сто, двести тысяч? Наличными. Полмиллиона? Нет?
— Нет, — я покачал головой.
— Миллион? Больше они не стоят.
— Мне нравится смотреть, как вы торгуетесь. Как дрожите. Как вроде бы даже унижаетесь передо мной.
— Черта с два! — прокричал он, сунув мне под нос фигу. — Да я просто заберу их силой! Кретин вы этакий. Стоит мне позвонить, и через час здесь будет весь подмосковный ОМОН с СОБРом. И мои люди в придачу. Мы тут все вверх дном перевернем. Так и знайте.
— Ну и звоните. — Я снова пожал плечами. — Вы не найдете ничего. А лишнего шума, как сами изволили выразиться, себе на голову наделаете.
Шиманский схватил меня за руку. Лицо его было искажено от гнева и ярости, но в глазах сквозили растерянность и страх «Вот это и есть его истинное лицо, другое пряталось под маской», — подумалось мне.
— Александр Анатольевич! — произнес он. — Вы подписываете себе и Анастасии…
Я вырвал руку и пошел от него прочь. Не хотелось больше его ни видеть, ни слышать.
Я решил на всякий случай перепрятать документы Елены Стаховой, хотя сомневался, что Шиманский вызовет сюда каких-нибудь головорезов: слишком глупо будет выглядеть эта акция, действительно наделает много шума. А нынешнее положение его, насколько я мог судить по СМИ, и в самом деле было весьма шатким. Президент взялся за таких, как он, всерьез. Решил, видимо, почистить авгиевы конюшни. Некоторые из олигархов уже сидели в «Матросской тишине», другие перебрались в исторически всемирный центр международных заговоров и терроризма — в респектабельный Лондон.
Но теперь все равно следовало ожидать от господина Шиманского какого-то ответного хода. Просто так он из клиники не уедет. Наверняка придумает нечто пакостное. Тем более что у него есть тут суперпрофессионал — Мишель Зубавин, от которого также можно было ожидать чего угодно. Словом, это воскресенье обещало быть очень веселеньким… Я был настроен решительно и готов к схватке.
Однако, когда я вошел в свой кабинет, меня постигло глубокое разочарование: сейф был открыт, материалы Елены Стаховой исчезли. Картотека, правда, осталась на месте, хотя и ее перебирали, просматривали. Кто-то нашел ключ в бутоне искусственной розы. А вот как он умудрился подобрать шифр к кодовому замку сейфа? Непонятно. Тут я вспомнил, что знал о нем, кроме меня, всего один человек, еще с тех пор, когда я только открывал клинику. За все это время я так и не удосужился поменять код — не видел в том особой нужды. Этот человек, имея особую любовь к цветам, легко мог найти и ключ. Возможно даже, что наткнулся на него случайно, перебирая бутоны, меняя воду в вазе. А дверь в кабинет я порой забывал запереть. Как и в этот раз. Этот человек всегда находился рядом со мной, в клинике. Нет, это не Левонидзе или Параджиева, как можно было предположить сначала. И не мои ассистенты или кто-то из пациентов. Это могла быть только моя жена, Анастасия.
Я отодвинул шторку с фальшивого окна-зеркала в ее комнату. Там было пусто. Но с сегодняшнего утра я уже перестал запирать дверь в ее апартаменты. Теперь это было не нужно, даже могло помешать ее окончательному выздоровлению. Я знал, что поступаю правильно, но… Где сейчас могут находиться дневник и кассеты?
— Он приехал? — раздался за моей спиной голос.
Это была Анастасия. Я понял, о ком она спрашивает.
— Да. Приехал. Но ты не должна волноваться. Ничего плохого он тебе больше не сделает. Я не позволю.
— Знаю, — ответила Настя. Выглядела она спокойно, хотя в глазах все же ощущалась некоторая настороженность. Я решил пока не говорить ничего о пропавших из сейфа материалах. Но она сама завела о них речь. Правда, не сразу. Сначала отодвинула с фальшивых окон шторки.
— Что ты чувствуешь, когда глядишь и следишь за человеком, а он в это время смотрит в зеркало, но видит не тебя, а свое отражение? — спросила Настя. — Ощущаешь себя архангелом, призванным на землю вершить людские судьбы?