Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Но мог чувствовать. Ты еще не знаешь этих япошек! Они же все — ниндзя. Шпионы и самураи.
— В любом случае, дело очень серьезное, — подвел итог Волков-Сухоруков. — Утром я непременно свяжусь с коллегами из ФСБ. Передам им всю информацию. Пусть Сатоси займется соответствующее Управление. Экономический и военный шпионаж — их работа. А моя — выловить Бафомета. Найти убийцу.
— Вместе отыщем, — поддержал его Левонидзе. — Это дело и моей чести. А то я и сам хожу под колпаком. Кстати, не пора ли нам вновь совершить ночной обход?
— А вы лежите, лежите, — обратился ко мне Волков-Сухоруков. — Без вас управимся.
Я все еще чувствовал себя скверно, но не настолько, чтобы отпустить сыщиков одних. Кроме того, у меня мелькнула мысль, что новое убийство в клинике действительно может произойти именно этой ночью, но… без помощи того убийцы, которого мы ищем. Я даже знал, кто должен стать очередной жертвой. Только бы не опоздать.
— Пошли, — сказал я, вставая с кушетки. — Мне невредно прогуляться.
Мы вышли в коридор, и я сразу повел следователей на второй этаж.
— Надо бы сначала осмотреть нежилые помещения, — выразил свое мнение Георгий. Волков-Сухоруков поддержал его.
— После! — буркнул я.
С лестницы навстречу нам спускался задумчиво-отрешенный Бижуцкий. Малиновая пижама сидела на нем, как концертный фрак.
— Этот никогда не спит, — шепнул Левонидзе. — Особенно в полнолуние.
— Куда путь держим? — громко рявкнул Волков-Сухоруков.
Борис Брунович вздрогнул, очнулся и едва не скатился с лестницы.
— Чего вы орете? — зашипел я на рыжеусого сыщика.
— Виноват, — отозвался он. — Но разве не странно, что тут ночью шляются туда-сюда всякие подозрительные личности? Да еще постоянно в пижамах!
— А в чем я, по-вашему, должен ходить? — возмущенно отреагировал Бижуцкий. — Это мой рабочий костюм, если хотите. Пижама, знаете ли, спасла мне жизнь, когда я перелез через подоконник и очутился в доме моего соседа Гуревича. Поэтому-то на меня и не обратили никакого внимания, приняли за своего. Там каждый был кто в чем, даже абсолютно голые, но только не в цивильном платье! А когда я скромно встал в уголке, то…
— Потом, потом! — перебил его Левонидзе. — Не видите разве, что мы заняты?
Я торопливо шел впереди, а остановился лишь перед номером Ларисы Сергеевны Харченко. Постучал, потом толкнул дверь. В комнате горел верхний свет. Мы всей гурьбой вошли в помещение. И замерли.
Актриса сидела в кресле, словно отдыхала. Губы ее были строго поджаты, а недовольный немигающий взгляд устремлен на нас. Она будто бы желала потребовать немедленного ответа за столь позднее вторжение в ее апартаменты. Но ничего не спрашивала. Двух мнений по поводу ее теперешнего состояния возникнуть не могло: она была явно мертва.
— Врата ада снова отворены!.. — глухо проговорил за нашими спинами Бижуцкий.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, ведущая к выздоровлению
Я хоть и не судмедэксперт, но сделал предположение, что смерть актрисы наступила около часа назад: температура тела еще не успела упасть. Тем временем Левонидзе и Волков-Сухоруков начали осмотр комнаты. Бижуцкий стоял возле двери в позе Бонапарта, сложив на груди руки. Лариса Сергеевна была облачена в нарядное платье, аккуратно причесана. На коленях у нее лежала открытая книга. Я взглянул на обложку. «Анна Каренина» Льва Николаевича. Она словно бы читала на ночь этот роман и… зачиталась. Так и осталась сидеть с широко раскрытыми удивленными глазами. Возможно, остановилось сердце. Возраст все-таки. С любовными играми нужно бы поаккуратнее… По крайней мере, никаких следов насильственной смерти я не обнаружил.
Зато Левонидзе нашел в ванной два бокала и полупустую бутылку шампанского. А Волков-Сухоруков — курительную трубку под креслом. Чему оба очень обрадовались. И сделали соответствующие выводы.
— Она кого-то ждала, дождалась, пила с ним шампань, читала вслух любимый роман, а потом… потом он ее убил, — сказал Волков-Сухоруков. И добавил: — А трубку забыл, она закатилась под кресло.
— Трубка принадлежит Тарасевичу, — заметил Георгий. — Это факт.
— А не кажется ли вам, господа, что преступник нарочно подбрасывает нам всякие явные улики? — задал вопрос я. — То нож с инкрустированной ручкой в бельевом шкафу Олжаса, то трубка? Слишком уж все просто. Даже смехотворно как-то. И каким образом он мог убить Ларису Сергеевну? Следов удушения и ножевых ранений нет. И почему она читала именно этот роман? Вот в чем вопрос.
— Он отравил ее, — высказал предположение Георгий. — Как Анну Каренину.
— Анна Каренина бросилась под поезд, — напомнил я. — Катерина Островского — с обрыва, а Муму утопили. Но это детали. Хотя насчет яда ты, возможно, прав. Нужна экспертиза. Вскрытие покажет. Но вероятно, что Лариса Сергеевна отравилась сама.
— Чем? — спросил Георгий. — Должен остаться пузырек или упаковка.
— Она могла принять, допустим, нечто, действующее не сразу. А упаковку из-под таблеток выбросить, спустить в унитаз, — ответил я.
Волков-Сухоруков с раздражением посмотрел на молчаливо застывшего Бижуцкого и сунул себе по ошибке в рот трубку Тарасевича.
— Ну а вы-то, вы, заходили в эту комнату? — рявкнул он, обращаясь к Б.Б.Б.
— Ежели бы заходил, то непременно бы оставил где-нибудь на стене надпись: «Врата ада», — невозмутимо отозвался Борис Брунович. — Я теперь всегда так делаю, когда натыкаюсь на чей-то труп. После моего пребывания в доме Гуревича…
— Заткнитесь! — вновь рявкнул сыщик, обрывая его. — Не мешайте мне думать!
— Было бы чем… — тихо проговорил Бижуцкий.
Мы все помолчали, потому что сказать в общем-то было нечего.
— И все-таки нужно допросить Тарасевича, — «родил» наконец мысль Волков-Сухоруков. Он сунул в зубы вторую трубку, на сей раз, собственную, и чертыхнулся.
— Тем более что он тут рядом, через номер, — поддержал его Левонидзе. — Не проглоти улику!
— А мне кажется, что нам надо бы заглянуть к Елене Стаховой, — сказал я. Судьба путаны вызывала у меня почему-то беспокойство.