Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Ну и черт с ним! — жестко сказал Харимади. Политики всегда умеют находить самое удобное и правильное для себя решение.
— Так вот, насчет Бафомета, — повторил Волков-Сухоруков, выбивая о подоконник трубку.
— Да погоди ты! — остановил его Левонидзе. — Давайте с Гамаюновым решать. Что если спустить по его следу собак, в самом деле? У нас же есть парочка отличных доберманов?
— Георгий, ты уже отличился на этом поприще, — холодно произнес я. — Вспомни прошлую осень. Галерею, в которой должна была открыться выставка. И голову пса, которую ты принес в комнату отдыха. Скажи мне только
Левонидзе после моих слов как-то сразу сник, стал вроде бы даже меньше ростом, глаза потускнели.
— Это все он! — Мой «верный» помощник указал в сторону Шиманского. — Он приказал. Заплатил. А зачем — сам, наверное, догадываешься.
Никто из присутствующих, кроме Анастасии, Левонидзе и Шиманского, не понимал нашего разговора. Но так оно и лучше. Мне не хотелось, чтобы об этом знал весь свет. Я подумал о том, что Георгий давно работает на Владислава Игоревича; но в происшествии на выставке было несколько побудительных причин. Одна из них — патологическая ненависть Шиманского к Анастасии; другая — желание Левонидзе ввести мою супругу в декомпенсационное психическое состояние, упрятать в больницу, а после попытаться прибрать клинику к своим рукам. Так оно и могло произойти в самое ближайшее время. Если бы Анастасия не «вспомнила», не выздоровела бы.
Левонидзе стал торопливо пробираться к выходу, не решаясь встретиться со мной взглядом.
— Подожди, — сказал я. — Еще не конец. Ты, кажется, искал некие кассеты и дневник, чтобы передать их своему хозяину?
— У меня мало времени, — ответил Георгий, взглянув на часы. — Я должен… уехать. Самолет ждет.
— Никакой самолет тебя не ждет, — усмехнулся я. — Ты больше не нужен господину Шиманскому, разве не понятно? Да и мне тоже. Такие люди выбрасываются без сожаления, как отработанный материал. Как кусок дерьма. В этом я, пожалуй, с Владиславом Игоревичем солидарен. Но и ему не видать этого дневника и кассет. Они отправятся в соответствующие компетентные органы.
— Вот это мы еще поглядим! — буркнул Шиманский.
— О чем вы тут все время толкуете? — подала голос Ахмеджакова. — Снова какая-то непонятная игра?
— Нет, просто перебрасываются бомбами с часовым механизмом, — ответила ей Стахова.
Левонидзе, постояв некоторое время в нерешительности, все же возвратился на прежнее место.
— Продолжайте! — кивнул я Волкову-Сухорукову. Я предполагал, что он должен сейчас сказать, куда повести речь. И не ошибся.
— Возвращаюсь к Бафомету, — в третий раз повторил он. — К этому ужасному и дьявольски изворотливому существу, именем которого… мне пришлось воспользоваться, чтобы проникнуть в вашу клинику.
— Во как! — выдохнул из себя с непонятным восторгом Каллистрат.
— Что же ты, Вася? — с укором спросил Левонидзе, но потом просто махнул рукой, словно все это больше его никак не касалось.
— Да, воспользовался, — подтвердил Волков-Сухоруков, выходя на середину зала; я уступил ему свое центральное место. — Но я мало погрешил против истины. Преступник с такой кличкой в архивах МУРа и ФСБ есть, однако сейчас он скрывается где-то за границей, по нашим ориентировкам, в Штатах. И взрывы конфессионных храмов в Москве были. Лазарчук — выдуман, а голос на аудиокассете — мой собственный, только измененный.
— Я
— Тс-с!.. — сказал ей Олжас-Тазмиля и протянул фляжку: — Выпей, голуба. Полегчает.
Зара Магометовна воспользовалась советом, сделала добрый глоток, но даже не поморщилась. Представитель братского казахского народа с уважением посмотрел на нее.
— А что же тогда являлось вашей целью? — спросил я.
— Все, что я сейчас говорил, только прелюдия, — отозвался Волков-Сухоруков. — Главное — впереди. Вы знаете, что год назад мою любимую девочку, дочь, сбил какой-то пьяный негодяй. Следствие было закрыто, хотя имя преступника знали. От меня его долго скрывали. Я вел свое параллельное расследование. И в конце концов вышел на убийцу моей дочери.
Волков-Сухоруков остановился напротив меня. Стал набивать трубку табаком, но пальцы его дрожали. Он был настолько взволнован, что его лицо пошло красными пятнами. По-видимому, давно ждал этой минуты. Представлял ее себе мысленно. В столовой стало совсем тихо.
— Он находится в этом зале, — медленно проговорил бывший следователь ФСБ. — Вначале я хотел отомстить ему точно таким способом. Выяснил — где он обитает. Кто его родные, близкие. И узнал, что у него есть…
Остановить сыщика я не успел: он слишком далеко отошел от меня и приблизился к Анастасии. Затем молниеносно выхватил пистолет и приставил дуло к ее виску.
— Узнал, что у него есть дочь, — закончил Волков-Сухоруков, глядя теперь на господина Шиманского. — Я подумал: а не станет ли ему столь же горько и пусто, когда я на его глазах застрелю ее?
Все произошло так быстро, что никто не успел среагировать. Сидели как парализованные. Лишь Владислав Игоревич усмехнулся. Охранники двинулись было вперед, но я сделал им знак остановиться.
В горле у меня в этот момент пересохло. Я знал, что в подобном стрессовом состоянии люди не шутят. Действительно способны нажать на курок.
— Если вы убьете ее, — произнес я, — то сделаете одолжение господину Шиманскому. Он ей не отец.
Волков-Сухоруков внимательно посмотрел на меня.
— Я и сам понял, — сказал он — что такие люди, как он, не любят никого. Они подобны скорпионам, которые всех ненавидят. Поэтому будет гораздо справедливее, если я…
Сыщик передернул затвор и пошел к Шиманскому, продолжая рассуждать вслух:
— Если я просто-напросто пристрелю эту гадину.
— Мишель! — истошным голосом заорал магнат, пытаясь спрятаться за спину своего пилота.
— А я-то тут при чем? — неожиданно отозвался Зубавин и оттолкнул Шиманского. — Нет уж, разбирайтесь со своими грехами сами. Времечко ваше, Владислав Игоревич, кончилось, пора либо за границу, в Лондон, либо под могильную плиту. Выбирайте. Я от вас ухожу и плевать хотел на вашу плешь с трех тысяч метров!
Шиманский побежал вдоль стены, Волков-Сухоруков — за ним и, действительно, начал стрелять. Видимо, не все патроны у него кончились прошлым летом, как он утверждал. Пули отскакивали от кладки, но не достигали цели. Лишь седьмая угодила в продолжавшего безостановочно орать Владислава Игоревича. Впрочем, кричали сейчас многие, и из-за сплошного шума и выстрелов мало что можно было понять и услышать.