Ночные разговоры с ангелом

Матвеева Ольга Анатольевна

— Нет, к твоим желаниям.

— К каким?

— Ну вот к этим вот обычным, вполне закономерным и естественным: встретить мужчину своей мечты и все такое. Сам ведь этого хотел. Направлял тебя, а когда ты… Вот дурак. Какой же я дурак.

— Васечка, а ты что, тоже в меня влюбился? Так у нас что, это взаимно?

Ангел исчез. Испарился. Фима снова закрыла глаза и подумала, что ангелы, оказывается, бывают не только ревнивцами, но и трусами.

— Я не трус. — Услышала она голос, открыла глаза. Ангел сидел в кресле в позе роденовского мыслителя. — Я давно влюбился. Давно, когда ты еще совсем ребенком была. Тебе тогда лет четырнадцать было, ты ночью в постели читала «Ромео и Джульетту». И вот сцена, когда Джульетта проснулась и увидела, что Ромео мертв… У тебя были такие глаза… В них было столько боли,

тоски и отчаянья… Как будто ты сама была Джульеттой, как будто ты сама только что поняла, что твой возлюбленный мертв, что это навсегда, что он уже больше не поднимется, что остатки тепла, которое еще хранило его тело, скоро исчезнут, растворятся в пространстве, а тело останется всего лишь холодным телом, которое ждет тлен. У тебя были такие глаза, будто ты сама только что поняла всю бессмысленность и невозможность жизни без своего любимого. Как бы это сказать? Ты тогда пережила эмоции, которые вызвала в тебе книга, чужая любовь, чужая смерть и чужая потеря. У тебя было такое лицо, будто ты сама готова схватиться за кинжал. Я тогда испугался силы твоего чувства. Испугался и восхитился. Ты была прекраснее всех Серафим. Я тогда наполнился такой нежностью, что казалось, что моя бесплотная плоть сейчас взорвется, я разлечусь на невидимые миру куски. И я испугался и своих чувств тоже. — Ангел опустил голову и замолчал.

Фима смотрела на него, по ее щекам текли слезы. Она помнила, что читала эту трагедию Шекспира, но не помнила своих чувств. После стольких лет в памяти осталось только желание тоже когда-нибудь так полюбить.

— Как странно, — думала она, — та ночь прошла для меня бесследно. Хотя это она тогда читала Шекспира, это она сопереживала героям и примеряла их любовь на себя. А жизнь того, кто за ней тогда наблюдал, изменилась.

— Для тебя все это тоже не прошло бесследно. — Сказал ангел как-то виновато.

Фима посмотрела на него вопросительно. — Я стал оберегать тебя.

— От чего?

— От любви.

— Зачем?

— Понял, что ты ждешь любви безумной, яркой, необычной, трагической, жертвенной. Ты тогда про бабушку свою ничего не знала, но готова была повторить ее путь. И я самонадеянно и безрассудно решил помешать тебе полюбить. Надеялся так защитить тебя от разочарований и потрясений. — Он замолчал, во взгляде его, обращенном на Фиму, было раскаянье и боль. — А оказалось, что пустота в душе тоже рождает желание схватиться за нож или за таблетки и покончить с этим глупым существованием.

— А ты этого не знал? За тысячелетия своей жизни ты ничему не научился, ты так и не узнал людей?

Ангел закрыл лицо руками и раскачивался в кресле из стороны в сторону.

— Знал. — Сказал он, наконец. — Но ведь все люди разные. Есть люди, которые за всю жизнь ни разу никого по-настоящему не любили. И при этом прекрасно себя чувствовали. Скоро я понял, что ты не такая. В какой-то момент я отпустил тебя. Но ты проходила мимо всех мужчин, которых посылала тебе судьба. Твое сердце осталось холодным.

— Мне казалось, это все мужчины проходили мимо меня.

— Нет, это ты проходила мимо, ни один из них тебя не зацепил, не тронул. А они это чувствовали. Ты ведь не согласна на компромиссы, например, просто на мгновение влюбиться в незнакомца в троллейбусе, провести с кем-то вместе ночь или пару лет, а потом разойтись в разные стороны. Ты когда-нибудь меня простишь? Тебе достался непутевый ангел, легкомысленный, самонадеянный шалопай. Зато веселый и обаятельный. — Вася улыбнулся детской наивной улыбкой, после которой, по его расчетам, все должны были его простить, перестать ругать и выпустить из угла, куда он был поставлен за плохое поведение.

Фима поднялась, подошла к нему.

— В романах такие душераздирающие сцены обычно заканчиваются страстными поцелуями и объятиями. — Фима поднесла руку к волосам ангела, рука коснулась пустоты. — А что будет у нас?

— У нас будет духовная близость. Бедная моя девочка.

9

Когда утром Фима ехала на работу, она повсюду видела вывески туристических агентств. Раньше она их не замечала. На службу она прибыла первой. В утренней офисной полусонной тишине как всегда неожиданно и немного устрашающе раздался первый за день телефонный звонок. Фима сняла трубку. Звонили из какого-то туристического агентства, спрашивали цены на рекламу.

— Ты опять меня куда-то толкаешь? Что за подсказки? Что за знаки? — мысленно спросила Фима у ангела.

— Ну, какая умная девочка! — прошелестело в ушах. — Никуда я тебя не толкаю. Твоя жизнь. Тебе выбирать, куда идти.

Фима застыла перед компьютером и стала размышлять, куда идти? Мысли текли по кругу: я не знаю, куда идти, я не знаю, что мне делать, я не знаю, чего хочу, мне страшно, я ни на что не способна… Я не знаю, куда идти, я не знаю, что мне делать, я не знаю, чего хочу, мне страшно, я ни на что не способна… Тупик. Может, проще оставить все как есть? Продавать рекламу — обычная работа. Не лучше, но и не хуже другой. В той же степени бессмысленная, что и любая другая. Хотя… В работе дворника, например, больше смысла — он делает вверенный ему участок чище, а, значит, красивее. Есть ли хоть какой-то смысл в ее работе? Она кормит Фиму, она дает возможность продолжить существование изданию, которое, вероятно, зачем-то нужно читателям. Сама Фима журнал, в котором работала, не читала — он был ей не интересен. Фимина работа помогала другим людям заявить о своих фирмах, товарах и услугах, а значит способствовать их процветанию. Словом, некоторый смысл в своей работе Фиме обнаружить все же удалось. Но в нем не было главного: Фима не получала удовольствия от своей работы, она не чувствовала себя на своем месте, ее способности не реализовывались. То есть: смысла в этой работе все же не было. Для нее, для Фимы. Она осмотрелась: кабинет, разделенный перегородками, компьютеры, одно небольшое окно, снаружи забранное решеткой. Относительно симпатичная офисная тюрьма. Фима посмотрела на дверь: она не заперта. В любой момент можно открыть ее и уйти. Выход есть. Там за этой дверью огромный мир, и в нем миллион возможностей. Там можно достичь успеха, взлететь к неизведанным высотам или низко упасть. Там можно найти себя или окончательно потерять. Там, где сейчас находилась Фима, себя она найти не могла, только теряла. Медленно. Минута за минутой. Час за часом. День за днем. Фима открыла в Интернете поисковую систему и решительно набрала: «Как открыть туристическое агентство?». Через час она знала, сколько необходимо денег для открытия этого бизнеса, сколько на этом можно заработать, какие нужны документы и лицензии, с какими трудностями придется столкнуться.

— Ну, что ж, может быть. — Резюмировала Фима.

Во вторник Фима распотрошила свои валютные запасы, купила элегантные серебряные запонки и сорочку и отправилась на день рождения деда. Гостей он принимал дома. Фима нашла нужную улицу, дом, квартиру. Перед тем, как нажать на звонок, она немного помедлила, промелькнуло желание развернуться и уйти. Фиме было страшно. Она не была уверена, что ей нужна новая семья. Еще меньше уверенности было, что новой семье нужна она. Из-за двери было слышно бормотание новостей по телевизору, обрывки разговоров, крики, запахи салатов, вареной картошки и жареной курицы. Там за дверью пахло домом. Фима нажала на кнопку звонка. Дверь открыла девочка лет двенадцати.

— Вы к кому? — спросила она удивленно.

— Кто там пришел, Сашенька? — прокричал откуда-то из глубины квартиры женский голос.

— Не знаю. Девушка.

Тут же из разных комнат начали выходить люди: мужчины и женщины, молодые и не очень. Фимины новые родственники. Они смотрели на нее, она смотрела на них.

— Вы, наверное, Серафима, — сказала, наконец, пожилая полноватая женщина с седыми, коротко стрижеными волосами, — внучка Василия Федоровича?

— Да, — робко ответила Фима, — это я.

— Проходи, сейчас сядем за стол и будем знакомиться. Извини, у нас тут суматоха.

Фиму провели в гостиную. Посреди комнаты стоял большой стол, заставленный разной снедью, бутылками и посудой. Стол занимал почти все пространство. Вдоль одной из стен по старой советской традиции стояли шкафы образца семидесятых. Они были полны книг. Противоположная стена была завешана картинами. Тут были пейзажи и натюрморты, написанные маслом, нежные акварели. Фима сразу отметила, что некоторые картины были весьма недурны. За столом сидел дед. Был он в темно-синем костюме, голубой рубашке и старомодном галстуке в полоску. Дед был какой-то смущенный и маленький за этим огромным столом.