Номенклатор. Книга первая

Сотников Игорь

– Не хотите, не верьте, – с обиженным видом делает чуть громче чем раньше добавочное заявление Уникум, – но потом на меня не ропщите за то, что я вас не предупреждал о том, что из себя представляет Грехорий Аскулла, человек без уважения и обязательств перед чужими головами и ногами, по которым он без всяких оснований и обоснований этого своего поступка оттопчется, невозмутимо глядя вам в глаза, а затем вас оставит осмысливать происхождение причин для этого его, ужасно больного для ваших отдавленных ног поступка.

Ну а от таких провокационных слов Уникума, провоцирующих твой возмущённый дух таким необоснованным подходом этого Грехория Аскулла к людям со стороны, ты закипаешь в праведном гневе,

и решительно так посмотрев на своего противника, Грехория Аскуллу, делаешь заявление. – А это мы сейчас посмотрим ему в глаза, и кто кому ещё отдавит крепко ноги. – С чем ты, крепко вступая на мостовую, как бы предупреждал Грехория Аскуллу о последствиях его непредусмотрительных шагов в твою сторону.

А Грехорий Аскулла, как он был известен тебе, и сам находящийся до этого момента в некотором напряжении и небезосновательном предубеждении против вас, вдруг появившихся в этом заброшенном от людских взглядов проулке, – и пискнуть не успею, зарежут и даже не спросят о моих политических взглядах и убеждениях, – само собой, готов был воспротивиться всему этому хотя бы потому, что он был большим политиком и считал, что погибать без идейно недостойно политического ума.

И вот когда ты с такой беспримерной нарративностью во взгляде на него выдвинулся в его сторону, то Грехорий Аскулла, вдруг поняв только сейчас, что он не шибко-то и смелый и ему ещё жить охота, отморозившись в лице, застыл на месте, ещё одну истину сейчас поняв – его ноги вместе с мозгами одуревают, когда на него вот так немигающим взглядом, с готовностью прибить смотрят, и навстречу к нему и этому событию идут.

И вот ты практически находишься в шаговой доступности от Грехория Аскуллы, кто уже не занимает собой весь дорожный проход, а он сместился чуть в сторону, с готовностью сбоку тебя пропустить. И ты бы в прошлое время, когда ничего не знал и знать не знал о Грехории Аскулле, прошёл бы мимо него, хоть и с притиркой к нему, и выразил бы даже ему благодарность за его выдержку в деле втягивания своего живота. Но сейчас, когда Уникум раскрыл твои глаза на подлейшую суть Грехория Аскуллы, кто и живот не посчитает нужным втягивать и будет на тебя дышать несварением своего желудка, которому другого выхода не дали, вот он и переваривается так в тебя кислейшим образом, ты ему за всё воздашь при проходе мимо него, остановившись на его ногах, и с упором своего взгляда на него, спросивши:

– Так это ты, презренный самозванец, Грехорий Аскулла, хулитель чужой славы?

А Грехорий Аскулла со слов стоящего позади тебя Уникума, с чьего лица не слезает полная довольства, бесстыжая улыбка, прежде всего ошарашенный твоим самоволием и самонадеянностью, с наступлением на его гражданские права, и понять ничего из происходящего не может, хлопая своими выпяченными глазами, наливаясь в лице красными красками от перевозбуждения и давления всего твоего веса на его ноги, плюс он слегка сдулся в своей самоуверенной надменности и животе, как внешнем выразителе его основательности. Что вылилось в то, что его живот, опустившись вниз, тем самым выставился вперёд и, надавив на тебя, выказал свою непримиримую оппозицию к тебе и всему тому, что ты собой олицетворяешь.

А так как ты себя считаешь проводником справедливости и законного права для всякого гражданина ходить туда, куда ему вздумается, без вот таких людей, препятствующих их передвижениям на своём пути, то Грехорий Аскулла в твоих глазах теперь значился преступником, кто покусился на одно из священных прав гражданина республики – на свободу его передвижений. И как ты ещё понимаешь, то Грехорий Аскулла, дай ему только волю и слово, то он на одном этом не остановится, и он пойдёт дальше в своём покушении на священные права граждан республики – на свободу самовыражения, свободу слова и право

определять своё бытие.

И с вот такими откровениями насчёт пакостной и подлой сущности Грехория Аскуллы, ты со всей своей прямолинейностью смотришь ему в лицо, благо оно вот оно, и ни одна твоя, самая принципиальная мысль не пройдёт мимо этого, на всю свою жизнь тобой запомненного лица Грехория Аскуллы, мало приятного и внешне человека, с большими залысинами на голове, которые он прикрывает зачёсами волос с задней части своего черепа, и от такого растерянного и в напряжении вида Грехория Аскуллы, слегка впадаешь в весёлое настроение.

– Чем-то смахивает на Юлия Цезаря. Так же как и он зачёсывает свои волосы сзади на свои пролысины. – Посещает тебя рассмешившая мысль, при виде оторопевшей физиономии Грехория Аскуллы. Здесь тебя вдруг ошеломляет на мгновение только что пришедшая на ум неожиданная мысль, возникшая по следам слышанных ранее тобой историй о вот таких удивительных встречах с Цезарями в самых неожиданных для этих встреч местах. Где человек, кто был так осчастливлен судьбой, а он вначале всё думал, что он обознался, потом всю свою жизнь себе и почему-то Цезарю простить не может, что он его не узнал. А как спрашивается, Цезарь мог его узнать, когда он его знать не знал до этого момента. Вот же до чего люди самонадеянные! Считают, что их все вокруг люди, в том числе и сам Цезарь, должны знать и выказывать уважение.

– А может это сам Юлий Цезарь, скрывающийся под видом Грехория Аскуллы, презренного самозванца, что для него самое то, чтобы не быть узнанным? – вот какая мысль на мгновение осадила тебя на месте, плюс выпирающий живот Грехория Аскуллы, под чьей личиной вполне мог и сейчас тобой подумалось, скрывался Цезарь, прямо указывал на такое развитие ситуации. Но ты буквально сразу вспомнил о том, когда тот самый Цезарь, чьё имя стало нарицательным и взято на вооружение правителями для обозначение своего принципата, покинул этот мир, и ты отвергнул эту версию, обратившись к Грехорию Аскулле с удивившим и в чём-то даже изумившим его заявлением. – Я теперь нащупал твою ахиллесову пяту, Грехорий Аскулла.

А вот сейчас, наречённый Уникумом Грехорий Аскулла, не выдержал видимо всего этого давления на себя со стороны и не пойми кого, и как сумел возмутился таким попиранием своих гражданских прав. – Но я не Грехорий Аскулла! – взвизгнул фальцетом Грехорий Аскулла, чем выказал себя не слишком воздержанным на эмоции гражданином.

– А кто ж ты тогда? – с насмешкой над этой наивной ловкостью Грехория Аскуллы, задался вопросом ты.

На что Грехорий Аскулла надувается важностью насколько позволяет его живот, ещё подвинувший тебя в сторону неприятия Грехория Аскуллы, и пафосно делает заявление. – Я Луций Манлий Торкват, представитель одного из самых родовитых родов Рима. – И назвавший себя так пафосно Грехорий Аскулла, сумел внушить тебе уважение к его упорству отстаивания своего самозванства. – Вот на что готов пойти Грехорий, лишь бы не быть самим собой. – Рассудил ты, вслед задавшись вопросом. – И чем Грехорий Аскулла сам себе не угодил, что он сам себя знать под собственным именем не хочет?

Но сейчас не время для вот таких копаний в чужой начинке, и ты, с виду вроде как убеждённый такой самоуверенностью Грехория Аскуллы в отстаивании себя человеком в другом качестве и имени (всё-таки не дурак этот Грехорий Аскулла, выбрав под своё новое самозванство столь величественного гражданина со связями и средствами), всё же имея сомнения на его счёт, задаёшь ему самый простой вопрос, предваряя его одной обязательностью своей жизни.

– Я, – говоришь ты, – столько раз был обманут, что перестал верить на слово людям. Так что для того, чтобы я тебе поверил, я хотел бы видеть какие-нибудь доказательства этих твоих слов.